Александр Бабореко - Бунин. Жизнеописание
Теперь он снова жил в деревне, в Озерках.
Жизнь Бунина в Озерках мало чем отличалась, по-видимому, от его жизни в Бутырках, где он, по рассказу В. Н. Муромцевой-Буниной, дружил с крестьянскими ребятами, бывал с ними в ночном, рассказывал им сказки [31]. Позже, в «Автобиографических заметках», он вспоминал: «От дворовых и матери я в ту пору много наслушался песен, сказок, преданий, слышал, между прочим, „Аленький цветочек“, „О трех старцах“, — то, что потом читал у Аксакова, у Толстого. Им же я обязан и первыми познаниями в народном и старинном языке» [32].
«По вечерам он уходил на часок в очередную избу „на посиделки“, — пишет В. Н. Муромцева-Бунина, — куда вносил оживление своими шутками, а иногда и рассказами.
Ходил и „на улицу“, где „страдали“, плясали, и он сам иногда придумывал „страдательные“ или плясовые, которые вызывали смех и одобрение» [33].
С удовольствием слушал молодой поэт старинные песни, исполнявшиеся на посиделках. Несколько отрывков он записал [34]:
— Матушка, с горы мёды текут,Сударыня моя, мёды сладкие…
— Один-один мил — сердечный друг,Да и тот со мной не в любви живет!
— Что запил, загулял, друг Ванюшечка,Что забыл да забыл про меня!
— Воротися, веселье мое,Я тебе ли да радость скажу!
— Уснул, уснул, мой желанный,У девушки на руке,На кисейном рукаве.
«Но что бы я ни делал, с кем бы ни разговаривал, — признавался он мне перед смертью, — вспоминает Вера Николаевна, — всегда меня точила одна мысль: мне уже восемнадцать лет! пора, пора!» [35]
В Озерках под руководством Юлия Алексеевича, кандидата университета, Бунин готовился на аттестат зрелости.
Вера Николаевна Муромцева-Бунина вспоминает:
«Юлий Алексеевич рассказывал мне: „Когда я приехал из тюрьмы, я застал Ваню еще совсем неразвитым мальчиком, но я сразу увидел его одаренность, похожую на одаренность отца. Не прошло и года, как он так умственно вырос, что я уже мог с ним почти как с равным вести беседы на многие темы. Знаний у него еще было мало, и мы продолжали пополнять их, занимаясь гуманитарными науками, но уже суждения его были оригинальны, подчас интересны и всегда самостоятельны.
Мы выписали журнал „Неделя“ и „Книжки Недели“, редактором которых был Гайдебуров, и Ваня самостоятельно оценивал ту или другую статью, то или иное произведение литературы. Я старался не подавлять его авторитетом, заставляя его развивать мысль для доказательства правоты своих суждений и вкуса“» [36].
Осенью 1886 года, шестнадцатилетним юношей, Бунин начал писать роман, озаглавленный «Увлечение», который закончил 26 марта 1887 года [37]. Роман напечатан не был. Только включенные в него строки из стихотворения И. С. Тургенева «Призвание» («О, приди же. Над водами // Машут лебеди крылами. // Колыхается волна…» и т. д.) вошли потом в «Митину любовь». Писал он и стихи. Некоторые из написанных в этом году стихотворений он включил в собрание сочинений 1915 года.
Впоследствии Бунин писал:
«Печататься я начал в конце восьмидесятых годов. Современниками моими были тогда люди очень разнообразные: Григорович, Толстой, Щедрин, Лесков, Глеб Успенский, Эртель, Гаршин, Чехов, Короленко, Вл. Соловьев, Фет, Майков, Полонский, Надсон, Фофанов, Мережковский… Декаденты и символисты, появившиеся через несколько лет после того, утверждали, что в восьмидесятые годы русская литература „зашла в тупик“, стала чахнуть, сереть, ничего не знала, кроме реализма, протокольного описания действительности… Отчасти эти утверждения простительны: тут декаденты и символисты были верны давним нравам русской жизни, каждое десятилетие которой всегда имело своих собственных героев, в свой срок неизменно притязавших на исключительное право быть „солью земли“, эру начинавших только с самих себя. Но правильны ли эти утверждения? Давно ли перед тем появились, например, „Братья Карамазовы“, „Клара Милич“, „Песнь торжествующей любви“? Так ли уж реалистичны были печатавшиеся тогда „Вечерние огни“ Фета, стихи Вл. Соловьева? Можно ли назвать серыми появлявшиеся в ту пору лучшие вещи Лескова, не говоря уже о Толстом, о „Смерти Ивана Ильича“, „Крейцеровой сонате“? И так ли уж были не новы — и по духу и по форме — как раз в те дни выступившие Гаршин, Чехов?» [38]
В «Автобиографическом конспекте» за 1887 год Бунин записал:
«Смерть Надсона. Посылки в „Родину“ стихов. Появление стихотворения „Нищий“ в мае.
Тотчас отправился пешком в Озерки, рвал по лесам росистые ландыши и поминутно перечитывал свои стихи, это утро никогда не забудешь».
Смерть Надсона произвела большое впечатление на Бунина. 22 февраля 1887 года он напечатал в «Родине» стихи «Над могилой С. Я. Надсона».
Двадцать седьмого февраля 1887 года он начал писать большую поэму в трех песнях «Петр Рогачев» — подражание «Евгению Онегину» [39]. Написал только первую часть, которая была завершена им 5 марта 1887 года.
В августе 1888 года Юлий Алексеевич уехал в Харьков, позднее он должен был выписать к себе и младшего брата.
Бунин по-прежнему посылал стихи в столичные журналы, написал статью «Поэзия и отвлеченное мышление» [40] и намеревался отправить ее в «Неделю», обещал «Родине» присылать каждый месяц журнальные обозрения.
Двадцатого ноября Бунин сообщил брату, что редактор «Недели» Гайдебуров прислал ему письмо, в котором пишет, что у него «есть несомненные задатки поэтического творчества» [41].
Однообразие деревенских впечатлений, необходимость постоянно видеть вокруг себя одни и те же лица приводили Бунина в уныние. 26 декабря 1888 года он писал Юлию Алексеевичу из Глотова:
«Прежде всего скажу тебе, что пишу письмо едва не со слезами. Тоска такая, что грудь даже ломит. Правда, я все время старался исполнять твой совет и все время не раскисал почти ни капли. Но вчера и нонче, — как дьявол на мне поехал. И понимаешь, дорогой мой Юричка, ничего не могу с собой сделать: вчера целый вечер едва сидел. Просто видеть никого не могу из этих скотов. Нонче то же самое.
Одинокий, потерянный,Как в пустыне стою…
Милый, голубчик, ей-богу, не ломаюсь! Даже ночью снится что-то необычайно темное и грустное, сердце щемит во сне даже. Евгений говорит, что это — желчь, но хотя я и чувствую себя в самом деле нездоровым, не соглашаюсь с ним: лицо совершенно не желтое. Похудел я, правда, здорово и бесцветен, как рыба… Ужасно жаль, что ты не приехал к Рождеству. Полежали бы опять в детской на кровати, поговорили бы и почитали… У нас, разумеется, все идет поразительно похоже на прошлый год» [42].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
