Анатолий Трофимов - Повесть о лейтенанте Пятницком

- Так-таки - разумно? Смотри-ко на него, будто он только тем и занимался, что трупы из-под носа немцев вытаскивал.

- Трупы не вытаскивал, а живого фрица вытаскивал. Один раз, правда. Так что опыт у меня есть.

- Где это ты вытаскивал? - Пахомов недоверчиво скосил глаза.

- В штрафбате.

- Где-где? - поражение заморгал Пахомов.

- Сказал же, чего повторять-то.

- За какие такие грехи?

- Ладно, Игнат, история длинная...

Игнат сокрушенно помотал головой:

- Ну, Ромка, наделаем мы с тобой делов.

- Согласен?

- Согласен...- хмыкнул Игнат.- Я бы и один пошел... Давай-ка пошурупаем мозгами, как да что. Пулемет пристрелять надо. Я за него Баймурадова посажу вместо этого сутулого. Есть у меня туркменчик узкоглазый. Акы звать. Мировой парень. Без промаха на ходу с руки лупит и умеет держать язык за зубами. Если что - огоньком прикроет.

Глава четвертая

Не сразу остыло тогда тело младшего лейтенанта Ноговицина, успело растопить под собой снежок. Теперь колени и руки льдисто приварились к щетине скошенного клевера. Задубевшего, промерзлого Ноговицина завалили набок. Похрустывая, отодралась пола шинели, по шву распялился рукав. Игнат протолкнул руку за холодную, как погребица, пазуху мертвого, пошарил.

- Все на месте. Ордена, звездочка,- прошептал он.

- Обратно поспешим? - спросил Пятницкий.

- Оттащим вон за те кучи, отдышимся малость. Я поволоку, а ты раком пяться, поглядывай, чтобы немцы на спину не сели.

- Не беспокойся, прикрою,- заверил Роман.

Говорили тихо, в ухо друг другу. Пятницкому и с невеликим его боевым опытом ясно было, как вести себя в таких случаях. К тому же до полуночи хватило времени переговорить обо всем. Вроде бы каждую мелочь предусмотрели.

А вот этого никто бы не смог предусмотреть. Помогая Игнату половчее ухватить мертвого, Пятницкий задел сапогом неструганый дрючок, прижимавший клевер, и с копешки с церковным звоном посыпались снарядные гильзы. О-о, гадство! Какой болван их туда?! Может, орудие рядом стояло или фриц хитрую сигнализацию спроворил? Черт его знает, гадать некогда.

- Уходи,- сдавленно поторопил Игната Пятницкий,-у меня гранат шесть штук. Задержу.

- Не докинешь.

- Подожду, когда придут, докину.

Но приходить немцы не спешили, прежде два десятка автоматов обрушились на клеверные копны. Однако Пятницкий успел бревешком откатиться в сторону, за бугорок. Да и двести метров для автомата - только на авось надеяться. Лежал Роман, дышал в полгорла, прикидывал, как далеко успел отползти Игнат Пахомов со своим горестным грузом. Выходило, что достиг канавы. Теперь до самого кладбища будет от пуль укрытый, а там за могилой какой схоронится.

После звона гильз ни выстрелов, ни другого шума с нейтральной не услышали немцы. Перестали бросать ракеты, притихли, прислушались. На том бы и успокоиться им, да кто-то горячий нашелся, стал властно покрикивать. В онемевшей ночи слышно было, как меняют автоматные рожки, щелкают захватами, выскребаются на бруствер, перебрехиваются по-своему. Роман только слышал их, а увидел, когда метров на сорок подошли. Взамах отвел налившуюся силой руку, но кидать гранату не спешил, может, раздумают, повернут назад. Нет, не раздумали, прут. Человек десять, не меньше. Медленно, полушагом, но приближаются.

Близость опасности обострила зрение и слух, прояснила мысли. Спокойнее, лейтенант Пятницкий, спокойнее. Они насторожены, но ты не виден, то, что ты сделаешь, все равно будет для них неожиданностью. В этом твое преимущество, в этом твоя сила. Спокойнее, пусть вон дотуда дойдут, только не до межи, чтобы укрыться не было где... Не поворачивают? Что ж, для них хуже. Как для тебя потом будет, лейтенант Пятницкий, неизвестно, но для них уже плохо. Ой как плохо. Вон те три дурака чуть не прижались друг к другу. С них и начну... Кинул в эту троицу, не дождался взрыва, вторую кинул, теперь из автомата туда, где дважды плеснулось пламя, где грохнуло раз за разом - и назад за Пахомовым. Пока арийскую кровь зализывают, можно до канавы успеть. А тут еще молодчина Акы - или как его там - свое слово сказал: густые струи алых, желтых, зеленых трасс потянулись от дзота. Обрывались, вновь возникали и утыкались в сумрачно видный взгорок траншеи. Бей, солнечная Туркмения, немецкую сволоту, спасай мою молодую жизнь!

О-о ,гадство, за ракеты взялись, снова посветить захотелось, поярче посветить, пошире ночь разогнать. Но дудки, межевая канавка - вот она, и я в ней, можно вздохнуть глубже, охладить нервы. Но поди, охлади, когда тебя пронизала до жути беспокоящая мысль: а если следом за Баймурадовым из других дзотов огонь откроют? Они-то не знают, что тут их взводный с Пятницким ползают, спасают честь погибшего воина. Еще не хватало от своих погибель принять! Нет, молчат. Только Акы садит и садит, загоняет немцев на дно окопа. Может, предупредил других, чтобы не в свое дело не встревали?

Роман кинул еще две гранаты для острастки - и не ползком, а на четвереньках, на четвереньках для быстроты, благо канавку не очень-то снегом задуло. А вот и каменная ограда кладбища с проломами, полежать две минуты - и туда.

Вот когда наш передок ощерился. И пулеметы, и минометы заговорили возбужденно. И не одной роты, трех сразу. К чертям передышку, броском до оградки. Где там! Чуть не впритирку зацвенькали пули, зафыркали в отскоке. Упал, голову за кочку сунул, а кочка - не кочка, одна видимость кочки мышонку укрыться, да и то хвост наружу останется. Но в рубашке Роман родился, услышал голос:

- Сюда!

Впереверт на голос - и вниз, под уклон. Воронка! Килограммов на пятьсот тут бомбочка ахнула, укрытие Пятницкому приготовила.

- Цел? - тревожно спросил Игнат Пахомов, сползая следом за Романом туда, где скрюченно оледеневший лежал Ноговицин.

Дышалось Роману тяжело.

- Пересидим здесь,- сказал Пахомов.- Теперь спешить некуда. От немцев ноги унесли, осталась одна дорога - начальству в пасть. Э-э, да ладно... Дальше фронта не пошлют. Да ты что молчишь-то? Цел хоть?

- Цел, цел,- дряхло прохрипел Роман.

- В-во, весь батальон за нас грудью. Чуешь, чего настряпали с тобой? Из полка, поди, запросы, из дивизии...

С края воронки посыпались мерзлые комки, чьи-то тени зашуршали непромокаемой парусиной плащ-палаток.

- Эй, славяне, осторожнее, свои тут!- громко предупредил Пахомов.

Сверху, вонзая каблуки в подмерзший скос, тяжело спустился квадратный, большелобый старший лейтенант.

- Мать-перемать... в дугу... в христа... Под суд!- разорялся он. Увидев третьего, неживого, скрюченного, - притормозил, спросил с усилием: Кто это? Он? За ним?

- За ним, за ним! - не собираясь раскаиваться, ответил Пахомов.

В воронку, не устояв на ногах, съехал не менее обеспокоенный происшедшим командир батальона майор Мурашов, за ним - двое солдат. Мурашов склонился над трупом, ухватил мерзлые щеки ладонями, молча вглядываясь в отчужденно стылое лицо.