Игорь Князький - Нерон

Действительно, по родству с владыками Рима Агриппина не имела себе равных: дочь Германика, племянника принцепса Тиберия, который сам едва не стал принцепсом, а своими легионами дважды провозглашался полководцем-императором, родная сестра Гая Цезаря Калигулы, ставшая затем супругой его преемника принцепса Клавдия, и мать Нерона, для которого она сделала все, лишь бы открыть ему дорогу к высшей власти. Воистину, великая августа!

Дабы народ убедился, что Нерон способен к исполнению обязанностей государственного управления, ему на Латинских празднествах впервые было поручено вести судебное заседание в качестве префекта города Рима. Обычно для такого первого опыта дела подбирались незначительные, даже мнимые. Клавдий потому запретил выносить на суд пасынка дела важные, требующие ответственных решений. Однако, должно быть, стараниями Агриппины намеченный порядок был нарушен, и перед Нероном один за другим выступали лучшие судебные ораторы Рима, представлявшие множество серьезных, проблемных дел. К чести молодого человека, он с достоинством выдержал испытание, будучи к нему, без сомнения, хорошо подготовлен Сенекой и его помощниками. Теперь ни у кого не должно было остаться сомнения, к какому будущему предназначен Нерон, а что было важнее всего — в его готовности к такому будущему.

В 53 году у шестнадцатилетнего Нерона произошло важнейшее событие — по настоянию Агриппины ее сын стал супругом Октавии. Жениться на дочери своего усыновителя, считавшейся теперь его сводной сестрой, было для Нерона с точки зрения римских обычаев делом сомнительным, имевшим оттенок скандальности. Из чего же исходила Агриппина, задумавшая этот брак и настоявшая на нем? Она помнила, что Октавия была уже помолвлена с Луцием Силаном, избавление от которого стоило августе немалых сил. После этого она исподволь и стала готовить женитьбу сына. Незамужняя Октавия была для будущего ее сына опасной: мог появиться новый кандидат в мужья и, что хуже всего, удачливый. А взрослый зять принцепса сам мог возжелать стать его преемником, совершенно не считаясь с амбициями юного годами пасынка и тех, кто за ним стоял.

Агриппине очередной раз сопутствовал успех. Она могла быть довольной: все у нее шло согласно задуманному. Вот только совершенно не учла она чувств молодых людей, и в первую очередь собственного сына. Нерон, покорившись матери, внутренне пребывал в сильном неудовольствии. Может, он и понимал политическую целесообразность такого брака, но никаких особых чувств к юной Октавии не испытывал. И как очень часто бывает в браках по принуждению, без всякой любви, та, к которой он поначалу был просто равнодушен, в роли навязанной супруги стала вызывать раздражение. Покорность Октавии и ее скромность здесь скорее играли ей не на пользу, усугубляя неприятие чувственного, порывистого Нерона.

Теперь Нерон был в полном смысле возмужавшим — брак должен способствовать его репутации как человека действительно взрослого не по годам. Для поддержания такого полезного мнения ему предоставили возможность блеснуть красноречием и образованностью. Нерон должен был выступить с речами в поддержку ряда ходатайств. Одно из них касалось выделения колонии Бонония (совр. Болонья в Италии) десяти миллионов сестерциев для восстановления города после пожара, другое ходатайство касалось просьбы жителей города Илиона в Малой Азии снять с них государственные повинности. Еще два ходатайства были с острова Родос о возвращении ему его былых вольностей и из сирийского города Апамеи с просьбой снять подати в связи с жестокими разрушениями из-за землетрясения. Нерон действительно сумел блеснуть. Он выступал на двух языках: о проблемах италийской Бононии он говорил по-латыни, а о делах городов, представляющих либо греческий — Родос, Илион, либо эллинистический мир — Апамея, — по-гречески. Особо ярко прозвучала его речь в поддержку ходатайства жителей Илиона. Ведь этот город — полное его имя Новый Илион — был построен римлянами за несколько десятилетий до этого на месте знаменитой Трои. Потому Нерон обосновал необходимость пойти навстречу его жителям исходя из того, что сам римский народ происходит из Трои, вспомнил и Энея, родоначальника Юлиев, и иные древние предания. Разумеется, успех его речей был полный и все ходатайства были удовлетворены.

Вскоре, однако, Нерону пришлось выступать в суде уже в роли свидетеля, причем по делу, поставившему его перед не самым простым нравственным выбором. Беда была в том, что между его матерью и тетушкой, приютившей в свое время маленького Нерона, когда Агриппина пребывала в ссылке, резко обострилась вражда. Собственно, инициатива разбирательства принадлежала одной стороне — Агриппине. Августа все свои силы положила на достижение ее сыном верховной власти в государстве. При этом материнская любовь здесь была ни при чем. Властная, честолюбивая женщина сама желала пользоваться этой властью, не допуская и мысли, что сын или иные люди, к нему близкие, могут желать того же. Домиция Лепида, сестра ее покойного мужа, горячо любившая единственного племянника, представлялась неукротимой августе наиболее опасным человеком. Она не уступала в знатности самой Агриппине, поскольку была внучатой племянницей Августа, а ей самой приходилась двоюродной теткой. В человеческом плане, если верить Тациту, обе женщины стоили друг друга:

«Внешностью, возрастом, богатством они мало чем разнились: обе распутные, запятнанные дурной славой, необузданные — они не меньше соперничали в пороках, чем в том немногом хорошем, которым их, возможно, наделила судьба».[17]

В справедливости такой характеристики великого историка не приходится сомневаться. Что же касается Лепиды, то нельзя не заметить, что в отличие от матери Нерона его тетя неповинна в чьей-либо смерти и не стремилась к обладанию властью. Правда, в нравственном отношении они, похоже, стоили друг друга. Ее и покойного Гнея Домиция обвиняли в тех же отношениях, в каковых Калигула одно время состоял с Агриппиной и двумя другими своими сестрами.

Домиция Лепида, оставшаяся бездетной, всю нерастраченную материнскую нежность направила на Нерона. Она была с ним нежна и ласкова, привлекая его всевозможными щедротами. Это было резким контрастом с поведением Агриппины в отношении сына — она была с Нероном всегда сурова и непреклонна, что вытекало и из особенностей ее человеческих качеств, среди коих превалировали гордость и властолюбие, но никак не сентиментальные наклонности, и, исходя из поставленной на будущее задачи: властвовать, когда Нерон станет принцепсом. Потому несправедливо было бы рассматривать происшедшее как борьбу за влияние на Нерона двух соперниц, поскольку одна просто горячо любила родного человека, для другой же собственный сын был не более чем орудием собственного необузданного властолюбия.