Борис Штейфон - Кризис добровольчества

Зарождение и формирование новых частей в Добровольческой армии происходило обычно по одному и тому же шаблону. Когда собиралось несколько офицеров какого-либо прежнего полка, они начинали мечтать о его восстановлении. Если это были люди энергичные и дельные, то они переходили от слов к делу. Они разыскивали своих однополчан и образовывали N-скую ячейку. Когда ячейка имела 15–20 человек, она просила командира того «цветного» полка, в котором находилась, разрешение сформировать N-скую роту. Обычно командиры полков поддерживали подобное начинание и на усиление новой роты назначали 15–20 солдат из числа пленных красноармейцев. Подобная рота, преследуя свои затаенные цели, стремилась набрать возможно больше пленных, захватить оружие, снаряжение и т. п. Короче говоря — сформироваться. Параллельно с этим разыскивался прежний командир, или кто-либо из наличных старших офицеров становился таковым. Он устраивался в ближайшем тылу и тихонько, без лишнего шума, формировал строевую канцелярию, хозяйственную часть, обоз… Рота, работающая на фронте, прекрасно знала, что если она начнет разбухать, то командир батальона отберет все «излишки». Поэтому эти «излишки» — пленные и вообще все трофеи — переправлялись в штаб «своего» полка. О подобных отправках командир «цветного» полка, конечно, знал, однако подобный порядок формирования полка почитался неписаным добровольческим законом, и нарушать его не полагалось.

Как Плюшкин «подтибривал» ведро у зазевавшейся бабы, так не считалось зазорным «зажать» у богатого соседа винтовку, снаряжение, патроны, а если представлялся случай, то и пулемет или лошадь.

Когда ловили с поличным, отдавали без запирательств, и обе стороны в таких случаях претензий друг к другу не имели.

В итоге в зависимости от энергии и возможностей в один прекрасный день к командиру «цветного» полка прибывала новая N-ская рота. Таким порядком создавался батальон. А когда это случалось, то командир нового полка являлся к начальнику дивизии, докладывал, что им сформирован батальон, просил дать батальону самостоятельный участок и «записать на довольствие».

Если часть была сильна духом, она, несмотря на потери в боях, усиливалась и развертывалась в полк, каковой затем и утверждался главнокомандующим. Морально слабая часть обычно хирела и не выходила из периода хронического формирования.

Приблизительно в таких условиях сформировалось и ядро будущего Белозерского полка. Какое они имели имущество, что хранилось в их потайных складах, я не знал. Это была ведь их «семейная» тайна. Было ясно только одно: прежде чем командовать полком, его необходимо было сформировать.

Мой начальник дивизии генерал Витковский, с которым я жил дружно и работал в полном согласии, не считал возможным немедленно отпустить меня для вступления в новую должность. Он полагал и убедил командира корпуса и командующего армией, что в начинающейся большой операции я буду более полезным в роли начальника штаба, чем командиром 62 штыков.

Так как новые части Добровольческой армии обычно не создавались попечением свыше на основании определенной системы, а самоформировались явочным порядком, то решение генерала Витковского удержать меня на должности начальника штаба немало способствовало успеху формирования Белозерского полка. Несмотря на беспристрастие начальника дивизии, все же и он, и довольствующие органы по понятным человеческим слабостям были, конечно, более щедрыми в отношении «полка начальника штаба»…

ВТОРИЧНОЕ ЗАНЯТИЕ ДОНЕЦКОГО БАССЕЙНА

По сосредоточении конного корпуса в районе станции Иловайской он был немедленно направлен на левый фланг (в сторону станции Еленовки), дабы ликвидировать красных на участке, особенно нам угрожающем. Конный корпус был подчинен генералу Май-Маевскому, а последнему было желательно, чтобы операция генерала Шкуро развивалась в полном соответствии с общеоперативными соображениями штаба армии.

Ввиду этого желания генерал Май-Маевский приказал мне выехать на западный участок и находиться там для связи конного корпуса со штабом армии. Я обязан был доносить о всех изменениях на фронте. Генерал Шкуро к войскам еще не прибыл, и корпусом временно командовал герой японской и Великой войн генерал Ирманов.

Конные части выступили походным порядком, а вслед за ними на площадке товарного вагона, подвозившего снаряды и патроны, отправился и я.

Как только поезд вышел за район Иловайской, сейчас же стали попадаться отходящие походные кухни и обозы. Брели раненые, и шел тот тыловой люд, который всегда предшествует общему отступлению.

Проехали две-три версты. Навстречу — дроздовская батарея.

· Вы почему здесь?

·

· Меняем позицию, господин полковник.

·

· Почему?

·

· Да большевики здорово напирают…

·

Именем начальника дивизии я приказал батарее дальше не отходить, выбрать позицию и помогать конному корпусу. Лихие артиллеристы-дроздовцы с видимым удовольствием приняли мое распоряжение и очень скоро открыли огонь.

Конные части забирали сильно влево, и на фронте по-прежнему оставались наши слабые, утомленные роты. Через 15–20 минут по выезде из Иловайской я был уже на месте. Заметив подошедший поезд, красная артиллерия открыла сильный огонь. Поезд стал отходить, а я, соскочив с площадки вагона, направился к станции. На первый взгляд и станция, и окружавшие ее постройки показались пустынными. У меня даже мелькнула мысль, что станция уже оставлена нашими войсками. Приглядевшись, я заметил за стенами зданий и за штабелями шпал укрывающихся людей. Рассматривать, однако, не приходилось. Станция забрасывалась большевистскими снарядами. Недалеко за стогом сена два солдата торопливо и неумело перевязывали раненого. Я подбежал к ним. Лицо и гимнастерка раненого были в крови. Закончив перевязку, вся эта компания куда-то побежала.

На станции пусто. Гулко и жутко раздаются шаги по асфальтовому полу. На звук моих шагов из соседней комнаты выходит телеграфист. В форменной тужурке, бледный, но спокойный. В аппаратной, кроме телеграфиста, находились еще два солдата команды связи. Они жались к внутренней стене и обрадовались мне, как свежему человеку.

В это мгновение где-то поблизости разорвался снаряд. Посыпалась штукатурка, и со звоном разбились стекла.

— Прячьтесь сюда, господин полковник, — посоветовал один из солдат и указал на стену, у которой они стояли. За соседним столом равнодушно стучал телеграфный аппарат.

Телеграфист, молодой и, по-видимому, толковый человек, рассказал мне, что делается на фронте. Узнав от него, где наши цепи и начальник участка, я вышел из станции и повидал полковника 3. и полковника П.