Николай Борисов - Командир Т-34. На танке до Победы

А вот в увольнительные ходить было некуда. Ближайшая железнодорожная станция Ильино находилась в пятнадцати километрах, а город Дзержинск в двадцати пяти. А о том, чтобы поехать в Горький, даже не мечтали. За девять месяцев, проведенных в училище, я там побывал всего два раза.

Как-то раз зимой меня направили в Горький на окружные соревнования по лыжам. Дело в том, что еще в начале войны, когда с фронта пошли тревожные новости, я для себя сделал вывод: «Дело-то затягивается, тут достанется и тебе, Коля… А потому надо готовиться!» И я стал усиленно работать над собой. Зимой каждый день на лыжах ходил. Летом, если ходил плавать, то не по-детски, а надо было взять рубеж – проплыть полкилометра по реке. Поэтому я был готов к войне – и морально, и физически. Очень хорошо кроссы бегал, а на лыжах работал в пределах 1-го разряда и считался в училище одним из лучших лыжников. На занятиях помкомвзвода бывало, просил: «Тащи отстающих!» И того, кто начинает отставать, берешь под руку и тянешь за собой.

И летом съездил как-то раз. В июне 43-го немцы повадились бомбить Горький. А у нас за зиму в землянках столько клопов развелось, что не передать. Спать невозможно, словно тебя крапивой кто-то постоянно жарит. Дальше терпеть было просто невозможно, и решили от них избавиться.

В конце июня выбрали деньки с хорошей погодой, и нас с матрасами под сосны. А в землянки какие-то шашки покидали, чтобы потравить этих кровососов. И когда мы там под соснами спали, вдруг в полночь нарастает гул. Гудит-гудит, чувствуется, солидная группировочка летит. Потом стало пропадать, но через час со стороны Горького угу-угу-угу и зарево. Все повскакивали, но тут и так все ясно.

На вторую ночь то же самое. На третью звук уже поменьше. На четвертую еще меньше. Видать, наши подтянули дополнительные силы. Ведь каждый день они прилетали в одно и то же время, буквально минута в минуту, и наши уже знали, когда их ждать. В общем, так продолжалось шесть дней подряд. А среди нас было немало горьковчан, и они, конечно, очень волновались за родных. Как только бомбежки прекратились, они собрались и пошли к командиру батальона с просьбой отпустить их в город, узнать, как там родные. Начальство пошло им навстречу.

А у меня приятель был из Горького, и он мне предложил: «Коля, поедем со мной! Если что, поможешь». А мне же интересно, я такого огромного города и в глаза не видывал. Любопытно посмотреть на такую махину. И он за меня попросил, а старшина, вероятно, не смог отказать. Видать сработала та бутылочка…

С его родителями, а жили они в Автозаводском районе, все оказалось в порядке. Но видели мы и кварталы, которые начисто разбомбили. Много людей погибло. Автозаводу тоже перепало. Рассказывали, что несколько цехов вывели из строя.

Его родители пригласили нас поужинать. Но угощать-то нечем, ведь не ждали нас. И мы с ними покушали какой-то супец. Но он сильно отдавал карболкой. А я привык, что у нас дома и в училище вода отличная, а тут прямо запах такой. Но отказаться вроде неудобно, пришлось съесть. Потом его спрашиваю: «Чем так воняет?» – «Так воду-то берут с Оки, а там ее обезвреживают какими-то химикатами».

Но зато я тогда, можно сказать, по-настоящему побывал в Горьком. В первый раз познакомился с таким большим городом. Увидел Волгу, пароходы, трамваи и многое другое.

По рассказам некоторых моих сослуживцев я знаю, что в училищах или запасных полках попадались такие командиры, которые всячески стремились задержаться в тылу и не попасть на фронт. Но у нас все было с точностью наоборот! Я знаю, что многие наши преподаватели просились на фронт, но их не отпускали. А просились они, потому что жили немногим лучше нашего. Я, например, лично видел, в каких условиях жил мой взводный, потому как несколько раз носил ему с кухни ужин. Он жил в землянке вместе с командиром 4-го взвода лейтенантом Матвеевым и говорил мне так: «Борисов, приди вечером, за ужином сходишь! А то у нас силы нет туда идти…» Понятное дело, пока туда сходишь, обратно, а как увидишь этот ужин, только раздражаешься. Тыловой-то харч не очень-то мощный был, а он же рослый мужик, спортивный.

Помню, пришел первый раз в офицерскую столовую, талоны их отдал, смотрю, повариха что-то там кинула ложками. Что-то думаю, маловато. Подвинул котелки к себе, смотрю, а там пустяк. А повариха увидела: «Ты чего там рассматриваешь?» – «Так вроде маловато, а лейтенант-то у нас рослый.» – «Где лейтенанта котелок? Давай сюда его!» – и еще ложку бросила туда.

Приношу им, они лежат на топчанах. Матвеев посмотрел: «Слушай, а чего у тебя каши больше?» А тот шутя и говорит: «Так надо своего ординарца посылать.» Вот так пошутили, но я понял, что им тоже несладко. Поэтому, когда несколько раз ходил, то всякий раз просил для них добавки. Когда добавляли, когда нет: «Чего ты тут, слушай, попрошайничаешь?» – «Так я не для себя.»

И среди курсантов такого, чтобы кто-то стремился увильнуть от фронта, я не помню. Таких откровенных трусов у нас не было, просто попадались, можно сказать, случайные люди. Вот в нашей роте, например, учились два курсанта: Шухман и Бухман. Не родственники, но похожи как одна капля. Оба киевляне, эвакуированные в Горький. Как звать, не помню, а рождения скорее всего 1924 года. Дружить я с ними не дружил, только иногда перебрасывался фразами. Помню, про Киев их что-то спрашивал, тут они сразу оживлялись и начинали вспоминать хорошую жизнь.

Оба спокойные, тихие, даже немножко забитые, они ничем не выделялись. С теорией вроде справлялись хорошо, но как только доходило до практики, вот тут они еле-еле выходили на тройку. Строевая подготовка, физическая им не давались. Бывало, на занятиях на морозе стоим, чтобы согреться, прыгаем плечо в плечо, дурачимся, а они стоят, сопли текут. Так ребята баловались, под зад им дадут, они в сугроб падают и лежат. Сами выбраться не могут. И ребята спрашивали их: «А как же вы на фронте?» Но их дальнейшей судьбы я не знаю. Помню лишь, что училище они окончили, как и все получили звание младших лейтенантов, и за танками поехали вроде в Нижний Тагил.

Поскольку я по природе своей человек общительный, быстро схожусь с людьми, то у меня со всеми сложились хорошие отношения, и появилось несколько друзей. Даже среди ребят постарше. Например, был такой Андрей Шолохов из Тулы, но даже не знаю, куда он попал и что с ним. Просто так сложилось, что как разъехались, так связь и потеряли.

И даже не представляю, сколько ребят выжило из нашего выпуска. Таких данных у меня нет, потому что потом я ни с кем не переписывался, а встречал всего несколько человек с нашего курса.

Первая встреча состоялась, когда я пробыл на фронте всего неделю-две. На Украине мы освободили какую-то деревню. Встали, и тут я слышу, что в ручей заехал мотоцикл разведчиков и застрял. И мат… А слышу голос-то знакомый, и вспоминаю, где я его уже слышал.