Евгений Весник - Дарю, что помню

Впоследствии на все вопросы мне отвечали: «Умер в Москве», «Умер в Норильске»… Теперь я знаю, что он расстрелян в 1937 году. По сохранившимся копиям допросов становилось ясным, что он остался до конца жизни таким, каким я запомнил его: честным, не способным на гадость, не предавшим никого из сослуживцев. Я не знаю, где могила отца! Он покоится в сердце моем до последнего его удара.

В ноябре, не помню какого числа, в 5 утра пришли за мамой. Обыск. Вещи и бумаги летали по комнатам, как вспугнутые птицы. Каким-то чудом мама сунула мне в трусы сберкнижку, как потом оказалось – на предъявителя, вклад всего 800 рублей. Слава Богу, меня во время обыска не заставили снять трусы! Опечатали три комнаты, мне оставили одну маленькую, в 12 квадратных метров, разрешив перенести в нее кое-что из других: книги, вещи отца, кровать, кресло, посуду. Помню, как меня бил озноб на нервной почве. Помню, как мама поцеловала меня и сказала: «Запомни, Женя, родители твои честные люди, и что бы ни было, никому не удастся запятнать их имена!»

Ее увели, а по радио ровно в 6 часов запели: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля!» Мне было 14 лет.

Через два дня и тоже рано утром пришли за мной. Два человека: один в штатском с выпиравшим из-под пиджака пистолетом, другой – наш дворник-татарин, очевидно в роли понятого. Велели взять с собой смену белья, запасную рубашку, кепку, кое-что из съестного, полотенце, мыло и, сказав, что сюда я больше не вернусь, увели на улицу.

У ворот нашего двора стояла какая-то грузовая машина, по-моему, «АМО». В кузове сидели на корточках несколько мальчишек примерно моего возраста и один-два младше меня. Испуганные, безмолвные. Присел рядом, спросил, куда нас везут. Узнал – в лагерь для детей врагов народа. Мужчина с пистолетом сел рядом с водителем, дворник ушел к себе.

В кузове с нами находился охранник с винтовкой, он стоял к нам спиной, держась за кабину шофера. Мы проследовали по Донской улице мимо завода «Красный пролетарий», объехали справа Донской монастырь. Стало ясно, что грузовик выедет с правым поворотом на Калужское шоссе, теперешнее начало Ленинского проспекта, и продолжит путь или дальше за город, или снова направо, к центру Москвы. Быстро все сообразив, увидя, что боковые ворота Донского монастыря открыты, я тихонечко приподнялся и, воспользовавшись небдительностью охранника и замедлившимся на повороте движением грузовика, сполз с невеликим своим багажом на дорогу и как мышь юркнул в открытые спасительные ворота…

Великое спасибо тем ребятам за то, что не испугались, не предали меня, не привлекли внимание охранника ни единым звуком и дали мне возможность избежать их, конечно суровой, судьбы! Если кто-то остался в живых из тех, кто сидел в кузове, и помнит описанный эпизод, примите коленопреклоненное спасибо! Спасибо вам, замечательные бывшие мальчишки!

Дальнейшие события развивались, как в детективном кино. Я выскочил на Шаболовскую улицу, быстро добрался на трамвае и автобусе до Курского вокзала, нашел – повезло – через несколько минут отходивший поезд на Харьков! Выбрал чуть полноватую проводницу (у меня с детства добрые люди ассоциируются с образом отца, который к последнему, 43 году своей жизни стал немножко полнеть – раненые ноги не позволяли много двигаться), поведал ей все. Сказал, что хочу скрыться в Харькове на квартире помощника моего отца – юриста Ивони. Мне повезло, я не ошибся в доброте полноватой проводницы. Она спрятала меня на верхней полке за тюками постельного белья, дала погрызть яблочко, и мы двинулись в путь.

Месяц я прожил в темной комнате-чулане с приходившими в гости крысами и черными тараканами. За этот месяц Ивони (прошу прощения, не помню его имени и отчества) связался с Зинаидой Гавриловной Орджоникидзе (наша семья была очень дружна с семьей Орджоникидзе). Она связалась с Михаилом Ивановичем Калининым, под началом которого мой отец еще до революции начинал слесарить на заводе «Айваз» в Петербурге. Они решили спасти меня от печальной лагерной жизни.

Дали знать, что надо срочно явиться в приемную Калинина. Быстрые сборы, прощание с Ивони – и я в Москве. Прямо с поезда на Моховую улицу, в приемную. Прошу доложить, что сын Якова Весника прибыл. Представляю, каково было удивление ожидавших приема, когда какого-то мальчишку, чуть ли не с котомкой в руках, секретарь председателя ВЦИК провел вне очереди в кабинет всесоюзного, как его называли, старосты.

Калинин знал меня совсем маленьким. Мы часто бывали у Орджоникидзе в их кремлевской квартире, где иногда бывал и Михаил Иванович. Первая фраза после: «Здравствуй, Женя» – была тихо произнесенная: «Маму тоже взяли?» Я сказал: «Да». Михаил Иванович спросил, есть ли у меня родственники в Москве. Узнав, что есть, пожелал мне успехов в учебе, дал какие-то деньги, сказал, что меня никто не тронет, пожал мне руку и приказал отвезти домой. Со мной поехал какой-то человек, привел меня в домоуправление, показал запись в домовой книге: «Несовершеннолетний Евгений Яковлевич Весник, учащийся средней школы, прописан постоянно на площади комнаты в 12 квадратных метров в доме № 42, в квартире 57 по распоряжению М. И. Калинина».

Сургучная печать на двери комнаты была сорвана, и я стал ее постоянным жителем. Остальные три комнаты были украшены сургучом с веревочками и следами грозных печатей. До сих пор я не могу спокойно смотреть на застывшие кружки из сургуча. Они пугают меня своей безжизненностью, мне всегда кажется, что все то, что несет на себе холодный сургуч, обязательно таит зло!

Итак, холодный сургуч был снят с моего будущего, и началась полная неизвестности и тревог самостоятельная жизнь. 15 января 1938 года мне исполнилось 15 лет.

В небе парил «отец родной». Сквозь его китель просвечивало неровно бьющееся сердце. Знакомый голос зазвучал где-то над «отцом народов» высоко-высоко и далеко-далеко от него.

Я узнал голос Владыки. «Добрый человек из доброго сокровища (сердце „отца всех“ не мигает) выносит доброе, а злой человек из злого сокровища (сердце под кителем замигало) выносит злое».

Почему-то где-то зазвучала «Лезгинка», послышалась пальба из пушек, и кто-то, тяжело вздохнув, прошептал: «Антракт».

Так в 1937 году я вдруг потерял отца и мать: отца навсегда, мать на 18 лет. И остался один в 14 лет. Несмотря на пережитую трагедию, я испытываю гордость за отца и мать, ушедших из жизни, победив тех, кто пытался уничтожить их не только физически. Я знаю, что отец победил расстрелявших его. Не знаю тех, кто издевался над моей матерью в тюрьмах и лагере, знаменитом лагере «Алжир» под Акмолинском для жен врагов народа, а потом еще в ссылке. Но знавшие мать и здравствующие доселе добрые люди уважительно вспоминают ее и ставят в пример другим. Отец и мать реабилитированы. Именем отца названа улица в городе Кривой Рог, открыты мемориальные доски с именем Якова Весника, память о нем сохраняется в музеях завода «Айваз» (ныне объединение «Светлана»), Криворожстроя.