Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

Однако зимой все эти транспортные средства становились бесполезны из-за снега, а он долго не тает в открытой всем ветрам горной местности. Я была знакома с людьми, которые во время поездки в почтовой карете за Блэкстоунский кряж задержались чуть ли не на неделю, если не больше, на маленьком постоялом дворе почти у самой вершины. Им пришлось провести там и Рождество, и Новый год. Истребив хозяйский запас провизии, незваные гости принялись за индеек, гусей и йоркширские пироги, которые перевозила карета. Но и эти продукты скоро подошли к концу. Как раз в это время, на их счастье, потеплело, и узники смогли покинуть свою тюрьму.

Горные деревеньки кажутся оторванными от всего мира, однако их одиночество – ничто по сравнению с той изоляцией, в которой пребывают серые наследственные дома, разбросанные тут и там среди пустошей. Обычно эти жилища невелики, но прочны и достаточно просторны для их обитателей – хозяев окружающей дом земли. Здесь нередко можно встретить семьи, владеющие своим наделом еще со времен Тюдоров19. Это остатки старого сословия йоменов20, однодворцы, мелкие помещики, число которых стремительно сокращается в наше время. Можно назвать две причины подобного упадка. Либо землевладелец ленится и пьянствует и в конце концов бывает принужден продать свой участок, либо, наоборот, он оказывается человеком практичным, с авантюрной жилкой и тогда решает, что сбегающая с горы речка или минералы у него под ногами принесут ему богатство. Тогда он оставляет прежнюю трудовую жизнь мелкого землевладельца и превращается в фабриканта, начинает копать уголь или разрабатывать карьер, чтобы добывать камень.

Некоторые представители йоменского сословия продолжают жить прежней жизнью и в наше время. Эти обитатели отдаленных, затерянных в горах домов отличаются крутым характером и большой эксцентричностью. Более того, полудикие люди, почти никогда не видящие себе подобных, воспринимающие общественное мнение всего лишь как невнятное эхо дальних голосов, могут иметь и противоестественные, преступные наклонности.

Уединенная жизнь порождает фантазии, которые со временем превращаются в мании. И тогда сильный йоркширский характер, не подчинившийся «деловому городу и оживленному рынку», в самых отдаленных уголках принимает странные, своенравные формы. Недавно мне довелось услышать любопытный рассказ об одном землевладельце, живущем, правда, на ланкаширской стороне гор, но по происхождению и воспитанию относящемся к той же породе йоркширцев, что и жители противоположной стороны. Его доход составлял, вероятно, семьсот или восемьсот фунтов в год, а дом являл собой пример прекрасно сохранившейся старины и всем своим видом показывал, что предки нынешнего владельца в течение долгого времени были людьми уважаемыми и небедными. Моему собеседнику очень понравился внешний вид этого поместья, и он попросил сопровождавшего его деревенского парня: «Я хотел бы подойти поближе, чтобы получше разглядеть дом». Однако тот ответил: «Та лучше б вам не подходить, сэр. Хозяин вас облает, а то и палить начнет, как недавно в тех, что подошли прямо к дому». Убедившись, что у помещика из вересковых пустошей и впрямь имеется столь негостеприимный обычай, джентльмен оставил свое намерение. Я полагаю, этот дикий йомен здравствует до сих пор.

Рассказывают и о другом сквайре, происходившем из более благородного рода и куда более состоятельном, а это позволяет надеяться на лучшее образование и воспитание, хотя надежды оправдываются далеко не всегда. Этот человек умер в своем доме неподалеку от Хауорта всего несколько лет назад. Его любимым развлечением и главным занятием были петушиные бои. Когда этот господин, подкошенный болезнью, которой суждено было стать последней, уже не мог выходить из своей комнаты, он приказал принести петухов и наблюдал за их кровавой схваткой из постели. Когда же ему стало плохо настолько, что он уже не мог поворачивать голову, чтобы следить за битвой, сквайр велел расставить вокруг себя зеркала и умер, наблюдая в них поединок.

Это всего лишь примеры той эксцентричности, которая служит фоном рассказам о преступлениях и насилии, царивших в этих уединенных местах, – рассказам, до сих пор сохранившимся в памяти старожилов, среди которых есть и те, кто, несомненно, был знаком с авторами «Грозового перевала» и «Незнакомки из Уайлдфелл-холла»21.

Однако нельзя сказать, что развлечения простолюдинов были гуманнее, чем у людей богатых и образованных. Джентльмен, который поведал мне многое из изложенного выше, вспоминает о травле собаками привязанного быка, – такая забава была в ходу в Рочдейле еще лет тридцать назад. Быка приковывали цепью или привязывали длинной веревкой к столбу, врытому в дно реки. В день, когда происходила травля, мельники обычно останавливали колеса своих мельниц, чтобы повысить уровень воды в реке и дать возможность простому народу от души насладиться этим диким зрелищем. Бык иногда резко разворачивался, так что веревка, которой он был привязан, натягивалась и опрокидывала тех, кто, забыв осторожность, заходил слишком далеко в воду, и тогда добрые жители Рочдейла радовались, глядя на тонущих соседей, не меньше, чем самой травле быка собаками.

Жители Хауорта обладают такой же физической силой и крутым нравом, как и их соседи на другом склоне холма. Деревня, окруженная вересковыми пустошами, находится между двумя графствами на старой дороге из Китли в Колн. В середине прошлого столетия она получила известность как место служения преподобного Уильяма Гримшоу, который исполнял обязанности хауортского викария на протяжении двадцати лет22. До того времени викарии были, вероятно, такими же, как некий мистер Николз, йоркширский священник, живший в первые десятилетия после Реформации, о котором известно, что он «был весьма привержен к крепким напиткам и дружеству» и часто говаривал своим приятелям так: «Не берите с меня пример и смотрите на меня только тогда, когда я стою на три метра выше земли», то есть на кафедре в церкви.

Жизнь мистера Гримшоу описана мистером Ньютоном, другом Купера23. Из этого жизнеописания можно извлечь весьма любопытные примеры того, как человек, глубоко верующий и осознающий важность своей миссии, способен подчинить себе неотесанных мужланов. Похоже, что этот священник не отличался религиозным фанатизмом, но, однако, вел высоконравственную жизнь и добросовестно выполнял свои пасторские обязанности. Жизнь его не была отмечена особенными событиями вплоть до воскресного дня в сентябре 1744 года. В тот день его служанка, поднявшись в пять утра, нашла своего хозяина уже стоящим на молитве. По ее словам, мистер Гримшоу, помолившись некоторое время в своей комнате, отправился выполнить пасторский долг в доме одного из прихожан, затем снова молился, вернувшись домой, и затем, так и не съев ни крошки, проследовал в церковь, чтобы отслужить утреню. Здесь, читая отрывок из Нового Завета, мистер Гримшоу внезапно упал и лишился чувств. Когда он пришел в себя, ему помогли выйти из церкви. Стоя на паперти, он обратился к пастве и попросил прихожан не расходиться, поскольку ему нужно будет им кое-что сказать, как только он вернется. Его отвели в дом церковного служителя, где он снова потерял сознание. Служанка стала растирать его, чтобы восстановить кровообращение. Когда пастор пришел в себя, он показался ей «вдохновенным», и первые слова, им произнесенные, были: «Мне было восхитительное видение, сошедшее с третьих небес». Однако он не уточнил, что именно увидел, а вместо этого вернулся в церковь и возобновил службу. Это было в два часа пополудни, а служба закончилась только в семь вечера.