Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1 - Коллектив авторов
Глава 1
Советизация сибирского еврейства: случай Омска[1]
Виктория Герасимова
Революционные события 1917 года коренным образом изменили положение народов бывшей Российской империи. Последовавшие трансформации в той или иной степени затронули всё население страны – независимо от сословной, этнической и конфессиональной принадлежности, места проживания и отношения к политике пришедших к власти большевиков. В настоящей работе предпринимается попытка взглянуть на то, как в межвоенный период протекали трансформационные процессы в среде сибирского еврейства.
По нескольким причинам автор сфокусировал свое внимание именно на Омске. Во-первых, до революции омская еврейская община являлась одной из старейших и крупнейших по численности в Западной Сибири. Во-вторых, город испытал на себе влияние всех ключевых социально-политических и экономических факторов, характерных для региона в целом (добровольные и принудительные миграции, строительство Транссибирской железнодорожной магистрали, Гражданская война). В-третьих, административный статус города как до 1917 года, так и впоследствии обуславливал концентрацию здесь различных властных структур, а значит, евреи Омска находились в непосредственной близости от наиболее значимых людей и институтов, определявших судьбу местного населения.
Досоветский период: евреи в городе чиновников и военных
Сибирь никогда не являлась территорией традиционного проживания евреев. Более того, сибирские евреи представлялись их единоверцам из «России» (так здесь называли ту часть империи, которая простиралась к западу от Урала) не совсем «правильными». Например, Юлий Островский, автор первой работы об истории евреев региона, а также их правовом и экономическом положении, писал:
…с течением времени и под влиянием местных условий образовалась в Сибири своеобразная группа евреев, с совершенно иным укладом жизни, чем у их братьев в Европейской России, создался особый тип евреев – сибирских евреев[2].
Речь шла в первую очередь о невысоком уровне соблюдения религиозных предписаний, переходе в бытовом общении на русский язык, острой нехватке в общинах людей, получивших основательное традиционное образование и способных квалифицированно исполнять обязанности раввинов, меламедов, шойхетов. Тем не менее евреи, появившиеся в Сибири «одновременно с первым ссыльным элементом и во всяком случае – не позднее второй половины XIX в.»[3], сохраняли национальное самосознание и охотно жертвовали деньги на общинные нужды. К началу 1910-х годов синагоги и молитвенные дома имелись даже во многих малых сибирских городах (Тюмень, Ялуторовск, Ново-Николаевск, Татарск, Тара и других), а в крупных городах возникли и новые формы еврейской общественной жизни – филиалы Общества распространения просвещения между евреями (ОПЕ), благотворительные учреждения нетрадиционного типа, образовательные и культурные организации. Несмотря на законодательные ограничения, численность сибирского еврейства постепенно росла – как за счет естественного прироста, так и благодаря миграциям (трудовым и принудительным).
Во многих городах можно усмотреть влияние локальной специфики на социальный состав еврейского населения. Так, Томск – с открытием в 1888 году первого в Сибири университета – считался интеллектуальной столицей региона, «сибирскими Афинами», и привлекал студентов-евреев со всей России, а местная еврейская община стала центром целого ряда общественных и культурных инициатив общесибирского масштаба[4]. В феврале 1917 года группе томичей даже удалось получить разрешение на издание журнала «Вестник сибирских евреев»[5]. В Тобольск и Каинск стекались многочисленные ссыльные, большинству из которых изначально предписывалось жить в сельской местности неподалеку[6]. В Омске, административном центре Западно-Сибирского (позднее Степного) генерал-губернаторства, ссыльным поселиться было труднее, еврейскую общину здесь основали отставные солдаты и несколько купцов[7].
Локальные особенности сказывались также на уровне межконфессиональной и межэтнической напряженности. В «столичном» Омске, несмотря на заметное присутствие евреев, практически не наблюдалось эксцессов на почве антисемитизма. За весь дореволюционный период известен лишь один инцидент такого рода: в июле 1914-го возле дома портного Неймана из-за бытового конфликта произошла потасовка между запасными солдатами и группой евреев, закончившаяся битьем стекол, избиением хозяина дома и антисемитскими лозунгами. Но этот эпизод оказался скорее исключением, чем правилом, и как выходящее из ряда вон событие широко освещался в газетах[8]. В других городах дела обстояли не так. Волна антиеврейского насилия, прокатившаяся по стране во время Первой русской революции, не миновала и Сибири. В Томске, например, в октябре 1905-го в течение нескольких дней продолжался еврейский погром, сопровождавшийся человеческими жертвами и разграблением магазинов[9].
Численность евреев Омска, по официальным данным, с 1897 по 1913 год увеличилась более чем в три раза – с 1138 человек до 3746. Но ничего необычного в таком «еврейском нашествии» не было: развитие экономики города привело тогда к существенному росту всего населения. В результате процент евреев даже немного снизился – с 3,0 % до 2,7 %.
В начале XX века, помимо двух синагог, нескольких хедеров и еврейского училища, в Омске имелись отделение ОПЕ, еврейская библиотека, общество любителей древнееврейского языка, кружки сионистов. Об уровне активности последних свидетельствует, например, тот факт, что, выступая на съезде сионистских организаций Сибири в Томске зимой 1903 года, омский делегат – раввин Шевель Мовшевич Левин – заявил о намерении вместе с единомышленниками открыть в городе «образцовый национальный хедер» в противовес «русско-еврейскому училищу»[10]. Но после секретного циркуляра Министерства внутренних дел «о сионизме и еврейском национальном движении», разосланного на места летом того же года, полицейские преследования положили конец любой легальной сионистской деятельности.
Во время Первой мировой войны Западную Сибирь, как и ряд других регионов страны, наводнили беженцы и выселенцы, то есть те, кто добровольно покидал свои дома, опасаясь приближения линии фронта, и те, кто был насильно выселен российскими властями из района боевых действий[11]. Заметную их часть составляли евреи – чрезвычайные обстоятельства вынудили правительство разрешить им селиться почти повсеместно за пределами черты оседлости, отменив де-факто (но не де-юре) действовавшие ранее ограничения[12]. Заботиться о переправке беженцев и выселенцев на новые места жительства, обеспечивать их питанием, одеждой, жильем и денежными средствами были призваны несколько общероссийских благотворительных организаций, в том числе и Еврейский комитет помощи жертвам войны (ЕКОПО). На местах также появились соответствующие структуры[13].
Летом 1915 года возник и Омский городской комитет помощи беженцам, который в свою очередь инициировал создание национальных организаций – латышской, польско-литовской, эстонской и еврейской. К работе еврейского комитета помощи беженцам оказался привлечен – в качестве как активистов, так и постоянных жертвователей – весь «цвет» местной общины: врачи Юдель (Юлий) Ласков и Вениамин Клячкин, купцы Моисей Саметник, Григорий Красных, Соломон Кадыш и другие, а возглавил его врач Исаак Шершевский[14]. Характерным было и участие евреев, причем на важных должностях (казначеев, председателей комиссий), в общегородском и польско-литовском
