Страна Прометея - Константин Александрович Чхеидзе
Но все это будет потом. А пока кадеты упоенно маршировали на плацу, занимались стрельбой, гимнастикой, спортом, бравировали отличной выправкой и удалью бесшабашной, галантно ухаживали за барышнями-институтками и с нетерпением ждали, когда же наступит их черед воевать.
В мае 1916 года К. А. Чхеидзе оканчивает Кадетский корпус. Он мечтает об Одесском кавалерийском училище: офицеров там готовили быстро – уже через четыре месяца после приема они отправлялись на фронт. Но в училище не нашлось свободных вакансий, и будущий корнет поступает в Тверское училище. Занятия должны были начаться с сентября, а потому лето он проводит в путешествиях по Кабарде и Балкарии. Именно тогда происходит его встреча с долгожителем Тенгизом Суншевым из селения Безенги, описанная в книге «Страна Прометея». «Тенгиз полностью сохранил ясность мысли, был скуп на слова; но из его немногих слов, из его поведения, из речи его глаз – если так можно выразиться – я почувствовал и понял многое. Когда Тенгиз говорил о своем внуке, о лошади, о горах, которыми мы любовались в час заката, о речке, бурлившей вблизи его сакли, он говорил так, как будто он сам был частью внука, лошади, солнца, гор и речки. А внук, солнце, речка – частью его существа» («Воспоминания»). Встреча с Тенгизом была одним из самых сильных впечатлений поездки. Другим стало посещение древнего могильника: об этом посещении писатель также расскажет в «Стране Прометея» и позднее назовет в числе определяющих и главных событий, оказавших особое влияние на становление его как художника, на путь, которым шел он в литературе. Процитируем «Воспоминания»: «В солнечный летний день, когда ликуют небо и земля, я вошел в мрачную, темную пещеру, таившую в своих недрах останки некогда живших людей. Это был внезапный переход от царства всепобеждающей жизни к царству молчания, тьмы, неподвижности. Вокруг, у стен пещеры, на ее дне, стояли полуприклоненные или лежали скелеты, иногда сохранившиеся, иногда распавшиеся на части. Много оружия, домашней утвари, обрывки полуистлевшей одежды, высохшие ремни, потемневшие украшения. Больше всего меня поражали глазницы черепов – они упорно глядели на меня, как будто спрашивали о чем-то, в чем-то упрекали. Может быть, в том, что я жив, а тех, чьи глаза сверкали некогда в этих темных дырах, уже нет, и даже память об их жизни не сохранилась. Может быть, они требовали от меня чего-то – но чего? Может быть, звали к чему-то, пытались что-то объяснить? Я вышел из могильника расстроенный и печальный. Больше всего угнетало сознание, что я не в силах разгадать вопросов и упреков, пришедших из загробных далей. Я недоумевал, и это было самым тяжелым чувством».
1 октября 1916 года началась корнетская полоса жизни Чхеидзе. Позднее он будет вспоминать о жизни кавалерийского училища в самых точных и мельчайших подробностях, движимый желанием сохранить для потомков облик русской кавалерии, безвозвратно ушедшей в прошлое.
В училище встретил блестящий корнет и Февральскую революцию 1917-го, и отречение Николая II, и образование Временного правительства. После февральских событий училище перешло на самоуправление, власть в нем принадлежала теперь Корнетскому комитету, который возглавил Чхеидзе. Константина избрали и в Губернский комитет, где он какое-то время был вынужден заседать. А на Пасху, в апреле, поехал к семье на Кавказ. Тут-то, в поезде, произошла случайная… и судьбоносная встреча с Заурбеком Даутоковым-Серебряковым, ехавшим в отпуск с русско-германского фронта. Чхеидзе сказал Заурбеку о своем горячем желании поступить в Кабардинский полк, находившийся в составе так называемой Дикой дивизии, и встретил в боевом офицере самую активную и искреннюю поддержку. «В Дикой дивизии не хватает образованных офицеров кавказского происхождения», – сказал ему Заурбек, как сказал и о своем приятии Февральской революции, о надеждах на обновление и расцвет государства («Воспоминания»). Спустя полгода, 25 октября 1917 года, в день большевистского переворота, Константин Александрович прибыл в Кабардинский полк, штаб которого находился в Нальчике, и поступил в третью сотню под начало Даутокова-Серебрякова. Позднее, когда начнется восстание на Тереке и Заурбек создаст отряд «Свободная Кабарда», Чхеидзе станет его адъютантом и не расстанется с ним до самой его гибели. Фигура «вождя Кабарды и кабардинского антисоветского движения в 1918 и 19 гг.» (Там же) долгие годы будет вдохновлять Чхеидзе-писателя. Заурбеку, о котором на Кавказе слагали легенды, посвящена и вторая часть «Страны Прометея» (1930), и книга «Глядящий на Солнце» (1935). Да и первый шаг Чхеидзе в литературе – «Повесть о Дине» (1925) был навеян проникновенными, почти человеческими отношениями между суровым, мужественным Заурбеком и его лошадью, верной подругой кавалериста, не раз спасавшей его во время сражений.
Повествование о гражданской войне на кабардинской земле – самые впечатляющие страницы «Воспоминаний» Чхеидзе. Его перо достигает здесь почти шолоховского размаха и силы. Молодой корнет мучительно-остро и безысходно переживает трагедию братоубийственного противостояния. Навсегда запечатлеются в его памяти и пленные солдаты-красноармейцы, оторванные от земли, от семей, с землистыми, потухшими, безнадежными лицами. И жестокий, кровавый бой кабардинцев с кабардинцами возле селения Ашабово, в котором один кабардинец резал руки другому, а третий тщетно пытался разнять детей одного народа, забывших заветы предков. Чхеидзе рисует «бестиальный лик гражданской войны», когда рушились моральные устои, срывались покровы культуры и обнажался лик зверя, таящийся в глубинах естества человека. И он же говорит о массовых случаях «великодушия, героизма, самопожертвования, святости», когда «во имя идеала бесстрашно шли на смерть, грудью защищали грудь близкого, чтобы не выдать брата, брали на себя его вину» («Воспоминания»). Писатель слишком хорошо понимает: и у красных, и у белых была своя правда, и трагедия состояла в том, что «по обе стороны рокового барьера стояли живые люди, со своими идеями, устремлениями, чувствами – простыми и сложными, со своей волей к жизни и боязнью смерти» (Там же), и что эти люди были вынуждены убивать друг друга – жестоко, без прощения, без сострадания.
Но все же и в это вздыбленное, сошедшее с колес время истории в жизни Чхеидзе возникают просветы –
