Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

22 июня 1941 года началась война. Уже к 10 июля немецкие войска подошли к городу с юго-запада, а с севера наступали финны. Блокады еще не было, но эвакуацию уже объявили. И приняли решение – ленинградских детей от ясельного до подросткового возраста вывезти из города…

Поезд идет… на юг

Наш эшелон отправлялся с Московского вокзала, у всех детей – сумочки с фамилией и необходимыми вещами. В мою сумочку и во все карманы бабушка положила записочки с заранее выученными мной ленинградским адресом и фамилиями и именами мамы, бабушки, дедушки и отца. На вокзале нас посадили в поезд, который, как потом оказалось, двигался в южном направлении – навстречу наступающим фашистам. По-видимому, это было связано с неразберихой первых недель войны. Наш эшелон в Окуловке попал под бомбежку и обстрел, были первые жертвы, несколько разбитых вагонов загорелись.

Дальше ехать оказалось невозможно – впереди наступавшие немцы. От бомбежек и обстрелов мы прятались под уцелевшими вагонами, в кустах вдоль дороги. Таким образом эвакуированные дети первыми из ленинградцев встретились с лицом войны.

Оставшихся в живых разместили в сельской школе ближайшего села, куда стали привозить и раненых красноармейцев. Продолжавшиеся бомбежки, убитые, покалеченные люди и – цветущие школьные клумбы, сад около школы… Такими я запомнила первые дни войны.

Назад, в Ленинград!

Моя бабушка, которая в то время была отправлена на рытье оборонительных окопов и траншей, узнала о судьбе нашей группы эвакуированных детей, отпросилась с работы на несколько дней и каким-то чудом сумела найти меня в Окуловке. В Ленинград мы вернулись последним составом в товарном вагоне, поезд шел только до станции Обухово. А вскоре, 8 сентября, началась блокада Ленинграда. В этот же день немцы разбомбили Бадаевские продовольственные склады – погиб запас продовольствия, который мог бы спасти многие тысячи ленинградцев от голодной смерти.

Мы жили в рабочем районе Ленинграда, теперь это Невский район, недалеко от железнодорожного моста через Неву. В соседнем доме располагался штаб по формированию народного ополчения района. Сейчас на этом доме установлена памятная доска. Наш район бомбили и обстреливали практически ежедневно.

Мама была членом бригады гражданской самообороны. В задачу таких бригад входила борьба с зажигательными бомбами на крышах жилых домов, и мама дежурила на крыше нашего дома.

Нередко обстрелы заставали нас с мамой на улице по дороге за хлебом или водой, тогда мама ложилась на меня и закрывала своим телом. Во время очередного обстрела, когда везли воду, меня ранило в руку. После операции пожилой доктор повел меня на кухню и попросил дать мне тарелку супа. На кухне он дал маме кулек картофельных очисток со словами: «Это для девочки». Дома мы на буржуйке, что выменяла неутомимая бабушка, сварили суп – это был праздник.

Бабушка где и как могла добывала пропитание, ездила в пригород за «хряпой» – остававшимися на полях кочерыжками капусты с подгнившими листьями, меняла бывшие в доме дорогие вещи на малопригодные суррогатные продукты. Эквивалентом обмена обычно был хлеб.

Сначала мы ходили в бомбоубежище, потом вообще перестали реагировать на сигналы тревоги – уже не хватало сил.

Первым слег мой дедушка по материнской линии – Кружков Петр Иванович, известный в своих кругах мастер по настройке и изготовлению народных струнных инструментов. До революции у него были две мастерские подобного профиля.

В 1900-х годах он увлекается идеями замечательного русского музыканта-новатора В. В. Андреева, организатора и руководителя первого оркестра народных инструментов – идеями усовершенствования их акустических характеристик. Он много работает, экспериментирует, в результате получает тяжелое заболевание – астму Его не стало уже в октябре 1941 года. А в ноябре под Ленинградом погиб мой дядя Кружков Анатолий Петрович, ушедший добровольцем в народное ополчение. Мы остались втроем – бабушка, мама и я.

Семья Кружковых в 1911 г. Слева направо: дедушка Петр Иванович, бабушка Евдокия Ивановна, их дети – Анатолий и Анна (моя мама)

Наступило самое тяжелое время – зима 1941–1942 гг. с сорокаградусными морозами. В городе не было электричества, отопления, прекратили работу водопровод, канализация. Норма выдачи хлеба на наши карточки снизилась до 125 граммов суррогатного хлеба в день. Хлеб разрезали на маленькие кусочки, стараясь растянуть их на целый день, добавляя к ним немного «киселя» из дедушкиного запаса столярного клея, который быстро иссяк…

Сгрудились в маленькой комнате с одним окном, выходившим в типичный для города «ленинградский колодец» – проем между домами.

Еще в начале войны был разграблен наш дровяной склад, находившийся в сарае во дворе дома, поэтому пока были силы, бабушке и маме приходилось добывать «топливо» для буржуйки везде, где только можно: у разрушенных домой, сараев, заборов и т. и. Затем в огне буржуйки стали сжигать старинную мебель, книги и прочее – все, что могло гореть и как-то согревать нас.

Дорога к Неве

За водой ходили к Неве – к счастью, наш дом находился в 40–50 метрах от реки. Дорога к Неве была тяжелой и страшной – везде, начиная с лестничной клетки подъезда и до проруби, – лежали замерзшие люди. Мне врезалось в память, как мы с мамой еле бредем от проруби с бидончиком воды, привязанным к детским санкам, спотыкаемся и падаем на запорошенный снегом труп женщины с маленьким ребенком на груди…

Потом похожие ситуации стали обычными – так притупилось восприятие блокадной жизни – кто-то падал, не доходя до спасительной проруби, и замерзал, кто-то падал уже с бидончиком воды, не в силах донести его до дома.

Дорога к Неве стала для нас настоящей «дорогой жизни», так как наличие воды и возможность выпить чашку кипятка как-то поддерживали наши силы.

За гранью выживания

Самым мучительным было непреходящее чувство, к которому нельзя привыкнуть – изматывающее чувство голода. В темной комнате, освещенной маленьким огоньком коптилки, в небольшом пространстве около буржуйки мы сидели, одевшись, потом уже только лежали, не раздеваясь, под ворохом одеял, пальто, шуб. Еще в начале блокады мама и бабушка мне читали детские книги – Б. Житкова, К. Чуковского, С. Маршака и т. д. И это как-то притупляло чувство голода. Когда не стало сил даже на чтение, мы стали просто рассматривать довоенные фотографии родных и близких, а мама и бабушка сопровождали каждую фотографию своими воспоминаниями. Читали подписи родных на этих фотографиях, и возникало такое чувство, будто они среди нас и разговаривают с нами.