Павел Басинский - Горький
Но покуда я раздумывал, как бы незаметно появиться среди гостей, мне стало обидно и грустно, и желание вылезть утонуло в этих чувствах. Наконец обо мне вспомнили.
— А где у нас Алексей? — спросила бабушка.
— Набегался и спит где ни то в углу, — хладнокровно отвечала мать. Я помню, что она сказала это именно хладнокровно, я так жадно ждал, что именно она скажет, и не могу не помнить…»
Первые «церковные» воспоминания Горького связаны с детскими травмами. Буквальными (дедушка толкал в шею) и душевными (вся родня пошла в церковь на венчание Варвары, затем сели за стол, а про мальчика забыли).
Не сложились у него отношения и со школьным священником. Единственным светлым пятном при воспоминаниях о школе был приезд епископа Астраханского и Нижегородского Хрисанфа (В. Н. Ретивцева, 1832–1883), известного духовного писателя, автора трехтомного труда «Религия древнего мира в его отношении к христианству» (СПб., 1872–1878). Хрисанф обладал умным внутренним зрением на людей. Он выделил Алексея из всего класса, долго расспрашивал его, удивлялся его знаниям в области житий и Псалтири и, наконец, попросил его не «озорничать».
Однако просьба владыки не подействовала. Однажды Алеша назло деду изрезал его любимые святцы, отстригая ножницами головы святым.
Как сказали бы сегодня, это был «трудный подросток». Очень.
«Сеяли семя в непахану землю»
Эти слова произносит дедушка на похоронах Коли, еще одного, сводного, брата Алеши. Варвара уже сгорела от чахотки. Алексей ее первенец. Его брат Максим, как помним, умер сразу после рождения на пароходе по дороге из Астрахани в Нижний и был похоронен в Саратове. Третий брат Саша от второго мужа Варвары, «личного дворянина» Евгения Васильевича Максимова, «умер неожиданно, не хворая», едва начал говорить. Был и еще какой-то загадочный ребенок, рожденный Варварой между браками и отданный на воспитание. Вот и братик Коля «незаметно, как маленькая звезда на утренней заре, погас», по словам Алеши.
Определенно над родом Кашириных висело проклятие дедушкиного Бога! Все дети красавицы Варвары, кроме нелюбимого Алексея, умирали, угасали, исчезали, будто тени.
Один Алексей жил. Как будто ей назло.
Не часто появляясь в доме своих родителей, Варвара удивлялась, как Алеша быстро растет.
О каком «семени» шла речь? Почему смерть собственного внука воспринимается дедом Василием Кашириным равнодушно? Словно умер не родной человечек, а сдохла больная курица?
«— Вот — родили… жил… ел… ни то ни се…» — бормочет дед о внуке.
Не менее странным, если задуматься, является всем знакомый конец «Детства»:
«Через несколько дней после похорон матери дед сказал мне:
— Ну, Ляксей, ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе, а иди-ка ты в люди…»
Попросту говоря, мальчика выставляют за дверь через несколько дней после того, как умерла его мать, и он становится окончательным сиротой.
Больше того. Отказ Алексею от дома Кашириных как раз и вызван кончиной его матери.
Почему?
Потому что со смертью Варвары рвется последняя нить, которая связывала деда Каширина с Алешей Пешковым родственной ответственностью. Отныне он в глазах дедушки даже не «пол-Каширина», а чистый Пешков, сын человека без роду и племени, который к тому же увел его дочь.
Ради дочери (она после смерти отца Алеши должна была как-то устраивать свою женскую судьбу, в чем мальчик ей мешал) дед Каширин еще мог потерпеть маленького Пешкова в своем доме. Но, по мере разорения Кашириных, Алеша всё больше становился обузой. Смерть дочери развязала Василию Васильевичу руки.
Дед Горького по материнской линии Василий Васильевич Каширин прожил долгую и насыщенную жизнь. Он родился в 1807 году в Нижегородской губернии в семье солдата Василия Даниловича Каширина, был крещен в Покровской церкви, а в 1831 году, уже в Спасо-Преображенской церкви, венчался с девицей Акулиной Ивановной, дочерью нижегородского мещанина — Ивана Яковлевича Муратова.
Эти дальние родственные истоки Горького важны для выяснения его подлинного, а не мифологического социального происхождения. Социальные корни Горького и по сей день вызывают у несведущих читателей разноречивые мнения. Остались люди, которые верят в миф о Горьком-босяке, трактуя это то в его пользу (бродяга, романтик), то в отрицательном смысле (хам, человек без почвы). Советский миф о «пролетарском писателе Максиме Горьком» породил представление о его «рабочей» и даже «пролетарской» закваске. В 1920-е годы, выступая в собрании эмигрантов, бывший соратник Горького по товариществу «Знание» Иван Бунин попытался развенчать миф о Горьком-босяке. И тотчас же создал новый — о Горьком-мещанине, вышедшем из богатой буржуазной семьи.
Бунин публично «удивлялся», читая свой очерк о Горьком. Вот, мол, открыл словарь Брокгауза и Ефрона, а там… Но развенчивая действительный миф о Горьком-пролетарии, Бунин почему-то «забывал» о его действительно трудовой ранней биографии. Как будто не были еще написаны повести «Детство» и «В людях». Как будто, общаясь с Горьким в начале века, он не видел перед собой человека, который прошел не только медные трубы славы, но и огонь, и воду. Поставив перед собой задачу доказать, что слава Горького чрезмерна и не имеет оснований с точки зрения творческой, Бунин делал акцент на биографическом «трюке», который якобы проделал Горький. Внук богатого владельца красильной мастерской заставил публику считать себя изгоем и бродягой.
Бунин лукавил. Но была в этом и естественная обида человека, который сам происходил хотя и из дворянской, но бедной семьи. Среди предков Бунина были Василий Жуковский и поэтесса начала XIX века Анна Бунина. Но детство свое он провел в деревне, в небольшом имении отца на хуторе Бутырки Елецкого уезда Орловской губернии и елецкую гимназию не закончил — в связи с неуплатой денег.
Отец Бунина крепко пил, проигрывал и без того небогатое состояние в карты, был необуздан в гневе и порой третировал свою жену.
Горький же (здесь Бунин прав) родился в самом деле в благополучной семье. Но беда в том, что благополучия этого совсем не досталось на долю мальчика. А самое-то страшное, что едва ли не главной причиной краха этого благополучия — был он.
Этого ужаса — стать причиной несчастья родных тебе людей, долгое время из-за малого возраста не понимать этого, но чувствовать себя чужим и нелюбимым, а затем, по мере взросления, ожесточиться на целый свет, — Бунин, слава Богу, не пережил. Он рос в небогатой, но теплой и любовной атмосфере. В семье Буниных никогда не наказывали детей. Однажды папаша в шутку повел детей в сад и приказал им самим срезать розги для наказания… которое на этом и закончилось. Родители и старший брат Юлий всегда гордились талантливым Иваном. Отец не то шутя, не то серьезно говорил: «Иван рожден поэтом, ни на что другое не способен». А сказал бы он ему: «Ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе», и выгнал бы из дома, как подкидыша?..
