Пол Стретерн - Кьеркегор
Описываемое Кьеркегором отчаяние – это глубокое состояние, которое становится превалирующим в наше время. Выполненный им набросок отчаяния – принимаемые им формы, психологические уловки, за которыми оно прячется, – оказался в высшей мере верным и пророческим. Предложенное им решение в равной степени радикально. Единственный ответ – овладеть собственным существованием и взять на себя полную ответственность за него. Именно это, а не приверженность идеалам христианства, стало самым важным вкладом Кьеркегора. И ценность этого вклада еще более возросла за сто лет, прошедших после смерти Кьеркегора, в течение которых человек стремительно терял веру в Бога, а детерминистская психология угрожала самому его существованию, когда он тонул в «массовой культуре», отвергался тоталитаризмом и терялся в сложностях науки. Самосотворение путем сознательного выбора часто представляется единственной альтернативой отчаянию. Как выразился Кьеркегор, выбраться из бездны можно, если желать этого «глубоко и искренне».
(Излагая аргументы Кьеркегора, я по привычке пользовался местоимением мужского рода «он», но это не означает, что аргументы применимы лишь к половине человечества. Мой выбор определен не шовинистическим уклоном, он лишь отражает автобиографическую природу философии Кьеркегора, который почти во всех случаях пережил описываемые психологические состояния, прошел через муки, боль и отчаяние.)
Мы подходим к стадии, альтернативной эстетической, то есть этической. Здесь субъективность «абсолютна», и первостепенная задача состоит в «выборе себя». Человек, живущий этической жизнью, творит себя посредством собственного выбора, самосотворение становится целью его существования. Если «эстетик» просто принимает себя таким, какой он есть, то «этик» пытается познать себя и измениться в соответствии с собственным волевым выбором. Познавая себя, он не принимает с готовностью все, что находит в себе, но стремится к улучшению.
Здесь мы видим основное различие между приверженцами эстетического и этического: первый ориентируется на внешний мир, второй – на внутренний. «Этический» человек стремится познать и улучшить себя, чтобы стать «идеальным собой». Почему он должен сделать именно такой выбор, останется неясным; приходится согласиться с тем, что, познавая себя, человек просвещается и в силу этого ставит целью достижение некоей «высшей» жизни, включающей в себя целый набор этических стандартов.
Зато ясно другое: «этический» человек уже не непосредственен, не подвержен случайному влиянию. Он «выражает универсальное в жизни», вступая при этом в область фундаментальных категорий, таких, как добро и зло, долг и так далее. Аргументация перехода «этического человека» от «абсолюта» субъективности к «универсальному образу жизни» не представляется убедительной. Она предполагает, что мы автоматически признаем этическое высшим и естественным образом стремимся к нему. Как уже указывалось, психология XX в. считает сомнительным первое положение; что же касается второго, то проистекающее из него содержит старейшую из моралистических уловок. (Признавая что-то добром, благом, мы ощущаем потребность также и поступать соответствующим образом.)
Но фундаментальное различие между эстетическим и этическим Кьеркегор определяет вполне ясно. Первое – «внешнее», обусловленное, непоследовательное, саморазрушающее; второе – «внутреннее», необходимое, последовательное, самосозидающее. Выглядит убедительно, если не считать базового упущения. Мы не можем жить исключительно этической жизнью – в ней всегда и неизбежно будет присутствовать элемент «внешнего» и случайного. Даже если мы сделали выбор в пользу этического, некая доля эстетического непременно должна сохраниться.
В соответствии с диалектическим процессом сама неудовлетворительность этической стадии подводит нас к третьей точке зрения, представляющей собой синтез двух предшествующих противоположностей, эстетического и этического. Кьеркегор называет третью стадию религиозной и рассматривает ее в своей следующей книге – «Страх и трепет» (написанной под псевдонимом Йоханнес де Силенцио).
В этой работе Кьеркегор исследует понятие веры. Он характеризует ее как высший субъективный акт. Вера иррациональна – это «прыжок» по ту сторону всех возможных рациональных оправданий и доказательств. Она не имеет ничего общего ни с этикой, ни с добродетельным поведением. Этическая жизнь, с ее представлением о самосотворении и ответственном выборе, не способна в полной мере подготовить и обеспечить «прыжок веры». Сия «высшая иррациональность» лежит за пределами этического, которое требует рационального поведения. Вера соотносит человека с чем-то высшим, которое само по себе есть суть всего этического. По Кьеркегору, этическая жизнь касается религии главным образом в социальном смысле, достижение же религиозной стадии требует «теологического устранения этического». Иначе говоря, от нас требуется отбросить этические стандарты, чтобы, переступив через них, достичь более серьезной цели.
По мнению Кьеркегора, религиозное следует рассматривать как диалектический синтез эстетического и этического. Оно объединяет внутреннюю и внешнюю жизнь, определенность и неопределенность (прыжок веры уходит за пределы всех определенностей.)
Кьеркегор иллюстрирует религиозную стадию библейской историей об Аврааме и Исааке. Чтобы испытать силу веры Авраама, Господь повелевает ему принести в жертву своего сына Исаака. С этической точки зрения такой поступок можно рассматривать только как зло, но истинная вера (необходимое условие религиозной стадии) включает божественный умысел, отменяющий все этические требования.
Авраам готовится исполнить Божье требование, невзирая на имеющиеся, возможно, колебания. Его жизнь проходит на религиозном уровне, который выше этического, так как заключает в себе веру в божественное, из которого и проистекает этическое.
Многие справедливо усмотрят в таком отношении опасное безумие. Именно так на протяжении веков вели себя религиозные фанатики. Фюреры и тираны склоняли к подчинению, используя сходные методы психологического диктата. Ключ к решению проблемы – психология. Единственный аргумент в защиту Кьеркегора тот, что речь идет не о публичном акте, а о диалоге души. Достаточно представить Авраама и Исаака как различные элементы одной личности, и все становится не только понятным, но и вполне приемлемым. Жертва необходима, если мы на самом деле хотим достичь чего-то. Обычно эта жертва иррациональна и может вступать в противоречие с нашими представлениями о добре и зле. Субъективно мы часто открываем жизненную цель через иррациональный прыжок веры, который имеет мало или вообще ничего общего с этическим. Кьеркегор относит это к религиозной стадии. Но точно так же, «верой в себя», любой человек, от художника до будущего премьер-министра или комика, придает цель своей жизни. Как говорит Кьеркегор, «жизнь поэта начинается с конфликта со всем бытием».
Кьеркегор подробно останавливается на истории об Аврааме и Исааке, и причины этого вполне понятны. Здесь снова слышится громкое эхо разрыва с Региной. С этической точки зрения тот поступок мог выглядеть «злом», но Кьеркегор считал его необходимым для того, чтобы вести религиозную жизнь. Звучит здесь и другое эхо, темное эхо его отношений с отцом. В последний момент Господь остановил руку Авраама, так что Исаак не был принесен в жертву. Давящее доминирование отца едва не довело Кьеркегора до духовного угасания; но отец умер, чтобы сын смог «стать чем-то».
К тридцати годам Кьеркегор почти полностью посвятил свою жизнь литературе. Он больше не виделся со старыми университетскими друзьями и жил в полном одиночестве. Из дома выходил только ради долгих прогулок по улицам Копенгагена, где привлекал внимание эксцентричным видом. Худой, сутулый, в цилиндре и узких брюках, одна штанина которых была неизменно короче другой. Всегда казавшийся старше своих лет, он выглядел сейчас человеком среднего возраста. Иногда он останавливался и разговаривал с маленькими детьми, дарил какие-то мелочи, а они с настороженной радостью смотрели на странного, то ли молодого, то ли пожилого мужчину, отличавшегося от других взрослых непосредственным юмором.
По выходным Кьеркегор брал карету и ехал в парк или за город. Он никогда не забывал о своем статусе сына одного из богатейших купцов города. Но семья Ольсен сочла возмутительным его поведение в отношении Регины, и, как следствие, в приличном обществе Кьеркегора не принимали.
По воскресеньям он посещал церковь, где среди других прихожан часто замечал Регину. И она тоже замечала его. Они не разговаривали, но не теряли друг друга из виду. Хотя он глубоко оскорбил ее (ранив себя еще глубже), между ними сохранялась скрытая для других связь. При всем глубоком проникновении в психологию личности и честном видении себя, Кьеркегор, что любопытно, не избавился от иллюзий и не переставал надеяться, что однажды, когда-нибудь, они с Региной воссоединятся через некие духовные узы. Понимая, что это невозможно, он не мог отречься от желания невозможного. Кьеркегор постоянно анализировал их отношения, что тоже способствовало углублению его самопознания. Он слишком хорошо знал, на какие бесконечные уловки способен разум в играх с самим собой. То, что началось как личное фиаско, драма неадекватности, открыло ему универсальную неадекватность человеческой натуры. Сама по себе субъективность была невозможна, но ее требовалось пережить.
