Филипп Соллерс - Казанова Великолепный

Стоит неблагоприятная для плавания погода. Пожалуй, Казе стоит задержаться еще на месяцок. Но что думает о странном квартиранте Мардохей?

«Еврей, как мне всегда казалось, знал, что дочь его расточает мне свои милости. На сей предмет евреи довольно покладисты, ибо знают, что сын, которого может зачать от нас женщина их племени, будет евреем, и потому полагают себя в выигрыше и не препятствуют нам… Мы проводили вместе все ночи, даже и те, когда, согласно еврейскому закону, женщине под страхом отлучения запрещено предаваться любви».

Да Казанове, выходит, известны заповеди, изложенные в пятнадцатой главе Левита! Конечно, от него можно ожидать чего угодно, но все же…

Это последняя любовная история, вернее, последняя история счастливой любви, рассказанная шевалье де Сейнгальтом в «Истории моей жизни». Его лебединая песнь. Последняя, не случайно положенная на полотно краска.

В Триесте Каза не собирается задерживаться: он ждет помилования от венецианской инквизиции, на которую скоро сам будет работать. А тем временем пишет «Историю смуты в Польше». В самом конце века, издали наблюдая за потрясениями, которые он предвидел еще давно, Казанова будет задним числом гордиться собой. В Польше, Франции, Венеции все полыхало. Он почуял шаги новой эпохи. Венецианский консул в Триесте весьма к нему расположен и даже поручает ему кое-какие конфиденциальные дела, связанные с Австрией. И все же время в Триесте тянется бесконечно долго (то же, впрочем, будет и в близкой к упадку Венеции).

Каза снова встречает Ирен, актрису, которую «любил в Милане и покинул в Генуе». Она устраивает у себя запрещенные азартные игры. Причем плутует, «передергивает карты» — словом, «обчищает других игроков». Каза замечает это и предупреждает ее о том, какие беды могут с ней приключиться, если она будет продолжать в том же духе. На счастье Ирен, у нее есть миленькая девятилетняя дочка, которую она научила делать приятное мужчинам. Каза рад воспользоваться ее услугами (ай-ай-ай!), равно как некий барон Питони, который возьмет Ирен под свое покровительство. Дон Джакомо с ней еще увидится:

«Три года спустя я свиделся с нею в Падуе и там завел с ее дочерью дружбу более нежную».

Все, конец.

На этом рукопись обрывается.

Последнее слово «Истории моей жизни» — о нежности. Продолжать рассказ Казанова не смог или не захотел. Подкатывал шестой десяток, может быть, он почувствовал, что с него довольно.

Описание прервано как раз накануне великой новости. Государственная инквизиция Венеции наконец присылает ему официальное разрешение вернуться в родной город. Вот как описывает это событие консул Марко ди Монти, присутствовавший при том, как Казанова вскрывал пакет:

«Он прочел и перечел бумагу, покрыл ее поцелуями и, после краткого сосредоточенного молчания, разразился рыданиями».

Сам же Каза в «Очерке моей жизни» пишет:

«Утомившись кружить по Европе, решился я испросить помилования у венецианских государственных инквизиторов. В рассуждении этого обосновался я в Триесте и через два года помилование получил. То было 14 сентября 1774 года. Въезд мой в Венецию по прошествии девятнадцати лет доставил мне наслаждение и стал прекраснейшей минутою моей жизни»*.

В «Истории моей жизни» об этой «прекраснейшей минуте» ничего не говорится. Это гениальный ход. Нам предоставлено самим судить о ней (коли есть охота) в меру своего воображения. Дальше — тишина.

Теперь впору написать еще одну книгу, да такую, в которой хватило бы материала на полсотни романов.

Что произошло между 1774-м и 1785-м годом, когда Каза поступает библиотекарем в Дукс, и далее, до 1789-го, когда он берется за «Историю моей жизни»?

Масса событий (я буду следовать датировке, установленной Франсисом Лакассеном в очерке «Казанова после мемуаров», который помещен в третьем томе «Истории моей жизни» издательства «Робер Лаффон»).

Это хроника неудач.

Литературный труд? Не идет.

Любовь? В Венеции Каза живет с портнихой Франческой Бускини. Сохранились ее трогательные письма, написанные на венецианском диалекте. Новая опала Казы разлучает ее с ним, новые скитания уводят его все дальше. Франческа будет писать ему даже тогда, когда он осядет в Богемии. «Желаю вам быть радостным и не поддаваться унынию». «Желаю вам веселья, веселитесь за себя и за меня».

Тайные поручения в Триесте и Анконе? Деятельность в качестве «доверенного лица», то бишь осведомителя инквизиции? Заплесневеть можно от скуки.

Каза принимается в одиночку издавать ежемесячный журнал. И даже выступает театральным антрепренером (затеяв для этого еженедельник «Вестник Талии»).

Одно время он состоит секретарем при не слишком чистоплотном венецианском дипломате и не сходится с ним в денежных вопросах. Каза понимает, что в Венеции для него нет настоящего дела. Смириться или устроить скандал? Он выбирает скандал.

Публикует памфлет «Ни любви, ни женщин, или Очищенные конюшни», который ссорит его со всей «номенклатурой». Назвавшись Гераклом, он переоценил свои силы — время рыцарских подвигов прошло.

В 1783-м изгой перебирается в Триест. Из письма к Морозини: «Мне пятьдесят восемь лет, странствовать пешком уже поздно — на дворе зима. Опять путешествовать в поисках удачи? Смешно и подумать, особенно как взглянешь в зеркало».

Иной раз у него заходит ум за разум. Он пророчит гибель Венеции от землетрясения и, к своему удовольствию, сеет легкую панику.

16 июня 1783 года он тайно приезжает в город, чтобы уладить дела, это его последний день в Венецианской республике.

Не найдется ли где-нибудь меценат? Каза колесит по дорогам: Тренто, Инсбрук, Аугсбург, Франкфурт, Кельн, Экс-ла-Шапель. Безуспешно.

Гаага, Амстердам, Антверпен, Брюссель. Нигде ничего. Ни лотерея, ни другие его математические затеи никого не прельщают.

В Париже он живет у брата Франческо, художника, в его казенной квартире при Лувре. Казанова в Лувре — расскажи он об этом, то-то получился бы роман!

Все его проекты оказываются неосуществимыми: издание газеты, экспедиция на Мадагаскар, сооружение канала от Нарбонны до Байонны. Какая богатая фантазия, сударь! Успокойтесь.

Чем он занимается целую неделю в Фонтенбло? Бог весть.

Зато нам точно известно, что 23 ноября 1783 года он присутствует на заседании Академии наук, посвященном недавнему полету монгольфьера. Джакомо Казанова сидит рядом с Бенджамином Франклином и Кондорсе и слушает их беседу. Но знают ли они, кто он такой? Нет.

Несмотря на покровительство, которое оказывает ему в Вене князь Кауниц, он два месяца скитается между Дрезденом, Берлином, Брно (Брюнном) и Прагой. И не находит себе никакого применения, никакой работы.