Владимир Ионов - Житие тщеславного индивида

Так вот и об АСТ он говорил людям то, что другие пытались обойти молчанием или как-то смягчить: станция опасна, Чернобыль может повториться в любой момент, только в случае с Нижним Новгородом он будет иметь более тяжкие последствия. На этой почве и до глубокого конфликта столкнулся с местными властями, поняв со свойственной возрасту категоричностью, что это или бездарные люди, или разумные, но руководствуются, что ещё хуже, только личными интересами. А страх окружающих, их проблемы, духовная и социальная неустроенность – всё это пустое. У власти есть лозунги и под ними она, как под крышей, ведёт собственную жизнь, не имеющую к смыслу этих лозунгов никакого отношения. Так же, как никакого отношения к интересам народа не имеет направленность большинства разработок его научно-исследовательского радиофизического института, постоянно добивающегося расширения военных заказов. Немцов стал говорить и об этом. И у себя в НИРФИ, и на митингах экологического движения, приобретавшего политические оттенки. Произошла естественная поляризация: руководство увидело в нём открытого врага, слушатели – честного, бескомпромиссного защитника.

Так он появился в списках кандидатов в народные депутаты СССР, но продержался в них только до первого, властью придуманного фильтра – окружного предвыборного собрания, которое поверг в шоковое состояние.

Меня не было тогда в Нижнем, но легко представляю себе круглый зал городского Дома Советов, наполненный обитающими в местном кремле совпартработниками и «активом», президиум, в котором сидят пятеро солидных, уважаемых в области кандидатов, а шестой – длинный, тонкий, с губами, «не обсохшими от мамкиного молока», говорит с увенчанной гербом трибуны, что как народный депутат он будет выступать за частную собственность в том числе и на землю, за многопартийность, отделение КПСС от государства и вывод парткомов с предприятий. Это в 1988-то году, когда статья о «руководящей и направляющей» была гвоздем Конституции СССР! Что несёт этот кучерявый юнец!? А он: «Я уверен – и вы вот увидите! – когда-нибудь эта моя программа станет программой самой КПСС!». Увидели. Стала. А тогда в Доме Советов хохот стоял до слез.

Под улюлюканье местного «актива» провёл Борис и предвыборную кампанию в народные депутаты России. Его «запустили» по национально-территориальному округу, где самое большое число избирателей, и кандидатов было выдвинуто более десятка. Но прошел он эти «огни и воды» без видимых потерь. Поддержало, крепко поработав на молодого радикала, только что родившееся и тогда ещё сплоченное движение «Демократическая Россия».

Выдержать бы вот так же без потерь и звучащие теперь во всю мощь «медные трубы», а они, чёрт бы их побрал, коварны. Вот этот кабинет бывшего председателя облсовета, где он может пока сидеть и на подлокотнике кресла, черная «Волга» с притененными стеклами, радиотелефоном и форсированным движком, еще в августе возившая первого секретаря обкома, бесконечные, как в предвыборной гонке, встречи и просьбы что-то у кого-то отобрать и отдать другим, и сама возможность отнять и вручить – ох, как это не просто!

Да, все это завоевано преодолением улюлюканья и презрительного снисхождения, выстрадано напряжённейшей работой в комитете по законодательству Верховного Совета РСФСР, где он, городской мальчик, физик, стал одним из закоперщиков земельной реформы, добыто опасными выходами в войска в дни и ночи августовского путча, когда он координировал действия депутатов по работе с военнослужащими и поддержанию порядка вокруг Белого дома.

Но и завоеванным, выстраданным, добытым распорядиться можно по-разному. Он это прекрасно понимает.

– Искушений много, – говорит мне Борис. – Представьте человека, который каждый день ходит по райскому саду, и висят эти яблоки. Не в очередь и не в магазине, а вот так прямо висят и всё. Необычная для нас ситуация. Здесь нужно нечто такое, что не позволило бы протянуть руку. Потому что достаточно сделать один шаг, как последуют другие. Сталкиваешься с этим ежедневно и это крайне трудно.

Верю. И даже вижу, как молодое нижегородское «око государево» борется с соблазнами. На встречах в больших и малых аудиториях он, отвечая на записки, говорит, что ему противны все и всякие «распределители», что у него нет ни личной автомашины, ни дачи, что живет с семьей в двухкомнатной квартире, хотя ведь мог бы…. Обещает закрыть в исполкомовской столовой малый и самый маленький залы, в которые он не ходит.

– И не буду ходить, – добавляет, как бы связывая себя честным словом.

Тема эта для него, видимо, действительно тревожная и потому охотнее, чем на другие в нашей беседе, он откликается на предложение порассуждать о соотношении нравственности и политики.

– Внутренняя пружина политики это, конечно, власть. Собственно, человек за тем и идёт в политику, чтобы осуществить свои идеи, а они осуществляются через возможность влиять на общественное сознание или – ещё проще – приказывать ему. Когда можешь это делать – влиять или приказывать – ты у власти. Как её определить – демократической или тоталитарной – это другой вопрос. Ты у власти, и у тебя, кроме проведения идей, открываются, причем, быстро, сразу, другие возможности. Например, повысить собственное материальное благополучие, взять то, что другому уже нельзя, «не положено». А ты можешь это «положить» себе сам. Как это делал партийный аппарат или как делают депутаты демократического парламента России. У меня такое наблюдение, что нравственность и политические убеждения вообще лежат в разных плоскостях. Мы как-то затвердили, что партократ это плохой человек, а демократ – хороший. Ничего подобного. И тот, и другой, прибавьте сюда ещё монархиста, христианского демократа – кого угодно! – могут быть одинаково алчными и подлыми. Примеров сколько угодно с любой стороны. Я вообще пришёл к выводу, что политиками движут не столько убеждения, сколько собственные интересы. Они, правда, тоже могут быть разными. Один, дорвавшись до возможностей, счастлив оттого, что отхватил машины себе и сыну, другой – тем, что протащил через парламент закон о собственности на землю.

– И после этого скатавший на базу за сапогами для жены?

– Катают сколько угодно.

– И Немцов? – спрашиваю с улыбкой, чтобы скрыть бестактность.

– Пока Бог миловал, – отвечает, простодушно, ударяя на слове «пока». – Говорят, такова жизнь. И, появись колбаса на прилавках, кого потянет за ней в подвальчик спецраспределителя? Но ведь тянет! В этом-то и беда, и сложность. Тем более, что противопоставить такой тяге в наших условиях можно только две вещи: внутренний нравственный тормоз и гласность. Но и они у нас в дефиците. Одно не воспитали, другое можем прихлопнуть в любой удобный момент, как «путчисты» прихлопывали «Независимую газету» и «Московские новости», а победившая демократия – «Правду» и «Советскую Россию». Такая пока демократия.