Лев Визен - Хосе Марти. Хроника жизни повстанца

Я и не ожидал ничего другого, зная тонкую политическую и патриотическую тактичность Марти. Он заявил, что всегда был и будет с нацией».

Трус не мог бы выйти на трибуну для открытых дебатов. Это понимал каждый, и обвинения в адрес Марти стали потихоньку стихать. А он, следя за событиями на Кубе, все больше убеждался, что времена каудильо уходят.

Трудовой люд острова пробуждался. Родилось Объединение рабочих Гаваны, призвавшее к солидарности всех трудящихся. Росло количество обществ взаимопомощи рабочих, которые назывались обществами сопротивления. Приверженец Маркса Ройг-и-Сан-Мартин возглавлял борьбу против сторонников «аполитичного» Сатурнино Мартинеса, когда-то, в годы детства Марти, создавшего первые объединения табачников, а теперь воспевавшего «славу льва Кастилии». Упрямые побеги подлинного свободомыслия появлялись на острове вместе с ростом кубинского пролетариата, и первые классовые стычки на Кубе шли параллельно с битвами североамериканских рабочих.

В августе и сентябре Марти отослал в Буэнос-Айрес несколько больших очерков. В них говорилось об индустриальных проблемах Соединенных Штатов, о борьбе «Рыцарей труда», о многотысячных процессиях возмущенных рабочих на улицах американских городов, о том, что против трудящихся объединились все «сильные мира сего» — предприниматели, правительство, католическая церковь. Марти видел, что наступление капитала внутри страны сливается с его внешней экспансией, и предупреждал об этом свою Америку:

«Есть в Соединенных Штатах буйные и бесцеремонные люди, привыкшие класть ноги на стол; люди с толстой мощной и наглой речью, быстрые на расправу. Это новоявленные гунны, которые мчатся на паровозах, мародерствуют и опустошают по-современному. Величайшие мошенники, они создают компании, обещают дивиденды, покупают красноречие и влияние, опутывают конгресс, ведут за собой под узду законодательство, загребают барыши. Сенаторы посещают их с черного хода, министры наведываются к ним в ночное время. Одно неукротимое желание постоянно приводит в движение эту чудовищную машину: заграбастать все, что попадется под руку, — землю, деньги, субсидии, гуано Перу, северные штаты Мексики.

Они бесстыдно разжигают презрение, с которым здесь и без того привыкли смотреть на испано-американские народы.

Злодеи, которые ради своей наживы сеют горе и вражду между народами, заслуживают того, чтобы их с петлей на шее, босыми, с обритыми головами провели по улицам мирных городов.

Кто они? Банкиры? Нет, бандиты — вот их настоящее имя!»

Владелец «Ла Насьон» долго не решался напечатать эти очерки. Еще бы! Ведь Марти обличал «демократическую» страну, которая была образцом для аргентинских лидеров. Но в конце концов желание сеньора Митре-и-Ведиа увеличить тираж своей газеты победило опасения. Он заслал в набор полученные из Нью-Йорка очерки, и они увидели свет.

Их читали и перечитывали в каждой латиноамериканской стране. Слова и мысли Марти влияли на программы партий, планы президентов. Его имя с огромным уважением произносили тысячи никогда не видевших его людей. И, думая о нем, люди по-разному представляли себе его лицо, фигуру, походку, голос. Но, наверное, никто не представлял его себе в стоптанных донельзя ботинках.

Деньги, деньги, деньги… Если они что-нибудь и значили для него, так только в кассе Общества помощи, президентом которого он оставался по-прежнему. И Кармен, уже не надеясь, что муж хоть когда-нибудь порвет с революцией, снова покинула Нью-Йорк, забрав с собой белокурого сына.

Некоторое время Марти и его семидесятилетний отец жили вдвоем — два кубинца, олицетворявшие прошлое Кубы и ее будущее. Но врачи так и не смогли помочь дону Мариано, холодная сырость грозила смертью, и с наступлением зимы он тоже покинул Нью-Йорк.

Медная дощечка исчезла с дверей бруклинской квартиры. Одинокий, как и пять с лишним лет назад,

Марти снова поселился на 29-й улице, в пансионе Кармиты Мантильи.

Он пришел туда утром, когда Кармита занималась с детьми. Ее муж, Мануэль, умер, и она вела хозяйство одна, воспитывая уже не двоих, а троих детей. Младшую звали Мария. Марти еще не видел этой девочки — и замер, встретив ее ясный, как у матери, взгляд. Они сразу стали неразлучны. Дети не ошибаются в любви никогда.

Этой зимой Марти написал для газеты «Эль Латиноамерикано» повесть «Пагубная дружба», перевел с английского для Эпплтона роман Хью Конвея «Отозванный назад» и «Рамону» Эллен Хант Джексон, а в «Ла Насьон» отослал очерки, где говорилось о продажности министра, едва занявшего свой пост, жизненном пути генерала Гранта и многом другом. Марти работал, не щадя себя, и семена его мыслей постепенно давали всходы на всем континенте. Из Мексики и Боливии, Уругвая и Аргентины, Пуэрто-Рико и Гватемалы к нему обращались за советом и звали в гости, просили выслать книги и сообщали новости. После 20 октября 1884 года ему иногда казалось, что никакая сила не сломит оков трагического одиночества, а теперь он находил эту силу в себе самом.

«Нью-Йорк, 25 марта 1886 года.

Много проблем встает сейчас перед Соединенными Штатами. Сильные мира сего объединяются против живущих на крохи бедняков и против пророков — друзей обездоленных.

Вечная битва! Все богачи, все сытые желудки против бескорыстных и беззаветно преданных своему делу душ, для которых единственной наградой является радость творить добро.

Семь с половиной процентов промышленности Соединенных Штатов бездействовали в течение года. Обнищание и вынужденное безделье трудящихся растравляют их раны и вызывают новые жалобы. Окрыленная мистическим пылом апостольских времен, по всей стране, словно огонь по сухой степи, распространяется деятельность ордена трудящихся, Благородного ордена рыцарей труда.

Когда стало известно, что служащие городского транспорта требуют два доллара в день за то, что работают, стоя на ногах по двенадцать часов, а компании отвечают увеличением рабочего дня и снижением заработной платы, — едва ли нашелся человек, не рукоплескавший решению служащих бросить вагоны и конюшни, пока не добьются они повышенной оплаты, которой всего лишь хватило бы на кров и пищу для их скромных семей. «У меня есть дети, — сказал один из служащих, — и я никогда не вижу их при свете дня!»

Тачки, груженные углем, камнями, кирпичом, опрокидываются на рельсовый путь. Полицейские с поднятыми дубинками бросились на толпу, народ разбежался, но через несколько минут улица снова была полна мужчин и женщин, а из окон снова грозили кулаками. И так весь день. И так всю ночь.

Теперь ясно, что рабочие осознали силу, которую придает им организация, и что их деятельность, охватив всех недовольных, может остановить или потрясти жизнь всей страны».