Пьер Декс - Клеопатра

В те долгие дни ожидания пиршества Антония затягивались все больше, одно празднество сменяло другое, царьки старались изо всех сил. Римская клика без устали интриговала, и Клеопатра не могла, разумеется, не заметить, что существует некий сговор между Октавианом и этими римлянами, утверждающими, что именно она творит из Антония царя. Можно себе представить, как был бы верен Антоний римским обычаям, не будь он супругом царицы. Клеопатре, разумеется, известно, что Цезаря убили за то, что он желал стать восточным царем, но разве не Цезарь восторжествовал над своими врагами и убийцами в лице Антония? Кто сокрушил Брута и Кассия? Кто скажет, что автократор Антоний — не истинный царь? А Октавиан, кто он, в сущности, такой? Но Клеопатра не в состоянии высказать своих мыслей по этому поводу, опровергнуть обвинения, хотя это не более чем уловки римских риторов, политиканов, словесная пыль. Гораздо серьезнее признаки сговора между римлянами из окружения Антония и сторонниками Октавиана.

А как же иначе, если Октавиан отказался от предложения римского сената считать Антония врагом общества и в то же время не поколебался объявить Египту войну, как иностранной державе, с соблюдением всех формальностей? Октавиан ограничился тем, что высказал официально те же доводы, какие Домиций Агенобарб и прочие влиятельные римляне без конца повторяли Антонию. Октавиан лишил Антония всех его полномочий под тем предлогом, что тот передал их царице-чужеземке, и римляне из окружения Антония, неизменно осуждавшие неведение Октавиана, пришли на этот раз к выводу, что Антоний, если он не поведет войну против Рима без Клеопатры, подтвердит тем самым, что сражается с Римом в пользу чужеземной державы, поскольку личным нападкам не подвергался и ничем не затронут.

Атмосферу этого 32 года в лагере Антония можно представить себе по двум анекдотам. Первый касается того самого Деллия, который был некогда посредником между Мариамной и Александрой с одной стороны и Клеопатрой — с другой и чью красоту, как есть основания думать, Клеопатра по достоинству оценила. Так вот Деллий бежал, обвинив Клеопатру в том, что она намеревалась его умертвить. Утверждают, что Деллий заслужил ее нерасположение тем, что на пиру заявил, будто гостям приходится пить не вино, а кислятину, в то время как Сармент пьет в Риме фалернское. (Сармент, по объяснению Плутарха, «был у Цезаря (то есть, у Октавиана) один из мальчишек-любимчиков, которых римляне зовут «диликиа».)

Другой анекдот куда примечательнее. Отношения между Клеопатрой и Антонием обострились до такой степени, что Антоний поверил наговорам своих клевретов, якобы Клеопатра вознамерилась его отравить. Узнав об этом, царица в знак добрых отношений с изысканной любезностью протянула ему кубок, из которого только что отпила вина. Чтоб еще более подчеркнуть свое отношение к Антонию, она окунула в кубок один из тех цветов, которыми была убрана ее прическа. В тот момент, когда Антоний поднес кубок к губам, Клеопатра его остановила.

— Цветок отравлен. Я могла бы убить тебя в любой день, если бы только пожелала.

Такова уж история: единственные дошедшие до нас слова Клеопатры имеют отношение к отравлению, убийству, к пытке.

Глава VIII

Круговерть в заливе

Если воину затевают два соперника, то и колеблются на ее грани тоже двое. Окончательный разрыв между Антонием и Октавианом произошел где-то ранним летом 33 года, а боевые действия начались лишь зимой 32–31 года, то есть примерно двадцать месяцев спустя. Историки приписывают эту отсрочку чарам Клеопатры, сдерживавшей Антония, но забывают при этом, что и Октавиан занимался интригами и кознями всю вторую половину 32 года, иначе говоря, в тот период, когда его военные приготовления были завершены.

Неразбериха нарастала всю зиму. Поскольку Октавиан объявил Египту войну, можно было ожидать, что он начнет военные действия в Малой Азии и вынудит тем самым Клеопатру вернуться в свое царство. Вместо этого полководец Октавиана Агриппа, разгромивший в свое время Секста Помпея, внезапно устремился в Грецию и высадил свои войска в Эпире. Тогда Антоний переместился на север Пелопоннесского полуострова и учредил свою штаб-квартиру на берегу Коринфского залива, в Патрах. Армии двинулись навстречу друг другу и сошлись на полпути вблизи Амбракийского (ныне — Артского) залива, где стоял в боевой готовности флот Антония. Агриппа приказал разбить лагерь на берегу. Антоний прибыл с войском позже и окружил Агриппу. Одновременно флот Октавиана блокировал залив, преградив выход флоту Антония. Таким образом каждый сковал силы своего противника. Так они и замерли.

Многие полагают, что в битве при Акции, состоявшейся 2 сентября 31 года, все решилось в один день. Нет, Акций означает фактически восемь месяцев напряженного ожидания в Амбракийском заливе и на его берегах, и все это время соперники стояли, уставясь друг на друга подобно двум фаянсовым собачкам. Октавиан, впрочем, не сдвинулся с места до самого конца. Уверяли, что он просто принял битву, навязанную Антонием, и все. Сам же не принимал никакого решения, а просто стоял и ждал. Стратегический расчет, если это в самом деле полагать расчетом, был превосходен, ибо ожидание подтачивало силы Антония и его союзников.

Возможности Октавиана и его политические преимущества за этот срок возросли. В то же время в стане Антония обострились противоречия между царьками, а также между военачальниками его армии, и ненависть к Клеопатре возросла. Клеопатра пожелала теперь вернуться в Египет. Ее больше не страшил компромисс между Антонием и Октавианом. Дело зашло слишком далеко, и она считала, что двум претендентам на высшую власть уже не помириться у нее за спиной. Но именно теперь не было возможности вернуться в Александрию, поскольку флот заперт в заливе. Самые ярые сторонники возвращения царицы высказываются за то, чтобы дать решающее сражение на суше, иначе говоря, создать ситуацию, которая вынудит Клеопатру остаться с Антонием. А сам Антоний? Он пытается примирить непримиримых. Однако ничего не добивается, восстанавливает против себя всех и при этом пьет напропалую.

Противоречия между фараоном-супругом и кандидаткой в римские царицы достигают своего апогея. Если Антоний победит Октавиана, что делать ему с этой победой? Он овладеет Римом вместе с толпой своих приверженцев, которые ненавидят Клеопатру и начнутся гонки с препятствиями к почестям и должностям. Клеопатра при этом вряд ли что-нибудь потеряет. Она укрепится в Великом Египте, захватив попутно две-три новых области. Но можно ли себе представить, что римские сторонники Антония благосклонно посмотрят на самостоятельность Египта, на независимость восточных областей, столь чреватую опасностями для Рима? Клеопатра, подчиненная Риму, такая, какой она была при Цезаре, для них куда выгоднее. Если же Антоний вздумает вдруг отправиться вслед за царицей, если победив, он пожелает, чтоб эта победа пошла на пользу его восточной империи, то реальных выгод из этого его римские друзья не извлекут. Антонию предстоит сделать выбор чисто военного характера. Дать ли ему сражение на суше, как того добиваются его приверженцы-римляне или же схватиться на море, как того требует Клеопатра? Это она, Клеопатра, дает деньги, снабжает армию, и ее слово кое-что значит.