Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего

Ученый писал: «Человек – это часть целого, которое мы называем Вселенной, часть, ограниченная во времени и в пространстве. Он ощущает себя, свои мысли и чувства как нечто отдельное от всего остального мира, что является своего рода оптическим обманом. Эта иллюзия стала нашей темницей, ограничивающей нас миром собственных желаний и привязанностью к узкому кругу близких нам людей. Наша задача – освободиться из этой тюрьмы, расширив сферу своего участия до всякого живого существа, до целого мира, во всем его великолепии. Никто не сможет выполнить такую задачу до конца, но уже сами попытки достижения этой цели являются частью освобождения и основанием для внутренней уверенности… Человек может найти смысл в жизни, только посвятив себя обществу».

Говоря об «оптическом обмане», Эйнштейн таким образом отказывает человеку в его индивидуальности и в его одиночестве. По мысли ученого, человек должен быть публичной персоной, должен отдавать себя обществу, не заблуждаясь насчет своей уникальности.

Такой взгляд сродни представлениям об общинном сознании в советской антропологии. Но Эйнштейн, пытаясь втиснуться в подобное «прокрустово ложе», страдает от этого чрезвычайно, а намерение заидеологизировать каждый свой поступок, каждое свое слово оборачивается драмой.

Попытка вырваться из «темницы» «до целого мира во всем его великолепии» оказывается для ученого не слишком убедительной. Мир не терпит дидактики и механистичности, не спешит подчиняться умозрительным законам, придуманным человеком пусть даже и из самых лучших и благородных побуждений.

После кончины Милевы Марич Эдуард остался в Цюрихе один.

«Самое худшее, что Эдуард остался один, без заботливых рук, в его жалком состоянии. Если бы я знал, он бы никогда не родился», – прокомментировал ситуацию Эйнштейн.

Еще совсем недавно в этом же ключе Эйнштейн высказался о трагедии в Хиросиме после атомной бомбардировки – если бы он знал, то…

Меж тем опекуном Эдуарда был назначен доктор Генрих Майли, который вывез его из Цюриха и поселил в деревне у местного пастора Фреймюллера. Именно здесь, вдали от городской суеты, Эдуард, до того момента находившийся в тяжелом душевном состоянии (он перестал общаться с окружавшими его людьми, острая форма шизофрении прогрессировала), подружился с сыновьями пастора и односельчанами, стал уделять много времени музицированию. И даже устроился писать адреса на конвертах на почте, за что ему платили небольшие деньги.

Эдуард Эйнштейн (справа; 1910–1965) и Карл Зелиг, меценат, писатель и биограф Альберта Эйнштейна. 1955 г.

Все это время контакт с Эдуардом Эйнштейном поддерживал швейцарский писатель и меценат Карл Зелиг, которому удалось подружиться с несчастным больным, чьи рассказы о детстве и родителях носили крайне сбивчивый характер, а провалы в памяти, увы, не позволяли свести воедино воспоминания о пережитом. Хотя со временем (жизнь в швейцарском захолустье благотворно влияла на Эдуарда) он начал фиксировать свои мысли в записной книжке.

Именно Карл сообщал Альберту о его сыне. Однако в январе 1954 года Эйнштейн неожиданно отказался от всех контактов с Эдуардом, мотивируя этот поступок следующим образом: «Вы, наверное, уже задавались вопросом, почему я прекратил переписку с Тедди [так в семье звали Эдуарда]. Причиной тому некий внутренний запрет, природу которого я сам не могу проанализировать. Но он связан с моей уверенностью в том, что если я снова окажусь в поле его зрения, это пробудит мучительные чувства».

А вскоре доктор Генрих Майли переселил Эдуарда на окраину Цюриха, что значительно ухудшило состояние больного и ускорило трагическую развязку.

На вопрос, почему это было сделано и по чьей инициативе (Майли или Альберта Эйнштейна), нет ответа, никакой заслуживающей доверия информацией мы не располагаем. Говорили, что записки Эдуарда дошли до отца и он был крайне разгневан оценкой, которую ему дал его сын. По другой же версии, состояние Тедди вновь ухудшилось, что потребовало его немедленного возвращения в город.

Но все это только слухи, лишь косвенно добавляющие темные краски в безрадостную картину взаимоотношений Эйнштейна и его сыновей.

Эдуард Эйнштейн умер в 1965 году в Цюрихе, в психиатрической клинике «Бургхольцли», там же, где ушла из жизни и его мать.

Вполне естественно, что проблема психических патологий, их наследственность не могла не беспокоить и не страшить великого ученого. Он хорошо помнил своего деда по материнской линии Юлиуса Коха, который периодически впадал в неконтролируемый гнев и бывал в эти минуты страшен. Альберт Эйнштейн знал, что родная сестра Милевы Зорка Марич страдала тяжелым психическим заболеванием, да и сама Милева была склонна к истерикам и затяжным депрессиям. Наконец, нездоровая обстановка в семье Эльзы Эйнштейн, ее патологические отношения с собственными дочерьми, не могли не сказаться на тонкой и чувствительной натуре Альберта Эйнштейна.

Чешский журналист и писатель, душеприказчик и публикатор Франца Кафки Макс Брод, знал Эйнштейна еще по Праге, где они неоднократно встречались в различных музыкальных салонах.

По словам Макса, Альберт производил странное впечатление, он часто бывал замкнут, неразговорчив, сосредоточен только на себе.

В одном из своих рассказов, обращаясь к воображаемому Эйнштейну, Брод заметил: «На самом деле вы служите не истине, а самому себе».

«Гениальность проявляется обыкновенно гораздо раньше сумасшествия, которое по большей части достигает максимального развития лишь после тридцатипятилетнего возраста, тогда как гениальность обнаруживается еще в детстве <…> сумасшествие чаще других болезней передается по наследству и притом усиливается с каждым новым поколением…»

Чезаре Ломброзо (1835–1909) – итальянский врач-психиатр, основоположник антропологической криминологии, автор культовых книг «Преступный человек» и «Гениальность и помешательство».

Вполне возможно, что Эйнштейн знал эти слова Ломброзо, который рубеже XIX–XX веков был не менее популярен в Европе, нежели Зигмунд Фрейд, а его книга «Гениальность и помешательство» была настоящим бестселлером.

Но что стояло за этим пониманием? Едва ли он примеривал сказанное на себя буквально, хотя, разумеется, знал за собой качества, совершенно свидетельствующие о его помешательстве, по крайней мере, в глазах других: громадное тщеславие и сильная рассеянность, экзальтация, сменяющаяся апатией и даже депрессией, парадоксальность суждений и склонность к бессознательным, медитативным состояниям, раздвоение сознания.