Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика

Волков вышел на перрон. Я последовал за ним.

- Хотят взять нас в клещи! - сказал он, прислушиваясь к частым выстрелам. - Связные, ко мне! Передать командирам рот: контратаковать противника!

Справа и слева от станционного здания красноармейцы залпами палили из винтовок. Недалеко от нас упал человек в кожаном костюме и стал кричать, размахивая огромным револьвером:

- Вперед, братишки, за революцию - вперед!

Он кричал, но сам не двигался с места. Я присмотрелся и узнал в нем вожака отряда анархистов "Черные орлы".

Нам было видно, как перебежками цепи вражеской пехоты приближались к станции. Красноармеец, лежавший на перроне за пулеметом, вцепившись в бешено дрожащие рукоятки, поливал свинцом белогвардейцев, рвавшихся к зданию вокзала.

Артиллерийский обстрел усилился, бой быстро приближался к нам.

- Белочехи уже начали обтекать правый фланг, - озабоченно проговорил Волков. - Если промедлим, путь к отходу будет отрезан!..

- В штыки! - услышал я голос командира резервной роты.

Выхватив из ножен офицерскую шашку, он поднялся во весь рост, но тут же упал, прошитый пулеметной очередью.

Волков с маузером в руке рванулся вперед.

- За мной, товарищи! Ура!..

Его поддержали лежавшие в цепи бойцы и бросились за ним.

Я схватил чью-то винтовку и тоже побежал за Волковым, но вдруг увидел чеха в офицерском кителе. Прицелился и нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Поспешно перезарядил винтовку и снова стал целиться... Но что это? Передо мной фельдшер из Бугуруслана Клавдий.

- Ружек! - окликнул я его.

- О, пан студент! - обрадовался он.

* * *

Бой затих лишь к вечеру. Станция несколько раз переходила из рук в руки. С наступлением темноты, подобрав раненых и убитых, мы погрузились в стоявшую за семафором "походную казарму", как называл Волков свой эшелон, и авангард Симбирской группы начал отступать...

Мы с Ружеком ехали в штабном вагоне Волкова. Раскрасневшийся от горячего чая фельдшер с юмором рассказал, как расстался с Гашеком и как в одиночестве, пробираясь из Бугуруслана по населенным чувашами, мордвой и татарами деревням, тщетно пытался попять их язык. По примеру Гашека прикинулся "глухонемым" и кое-как добрался до села Старое Семенкино, побывал в доме моей матери, но там не остался, так как узнал, что в каких-нибудь двенадцати верстах находится Волго-Бугульминская железная дорога, и решил податься в Симбирск, чтобы присоединиться к побратимам, боровшимся против интервентов. Однако на первой же станции был захвачен красноармейцами из отряда Волкова.

Начальник станции ненавидел красных и ждал лишь случая, чтобы доказать свою преданность белогвардейцам. Когда начался бой, он тайком открыл сарай, где был заперт "шпион" Ружек, и сунул ему в руки давно припрятанную винтовку, но Ружек не знал, что с ней делать, и, выйдя из сарая, бросил ее.

Теперь Ружек ехал в Симбирск, чтобы вступить в интернациональный отряд Красной Армии.

Было за полночь, когда я уснул. Проснулся от толчка и тревожного рева паровозов. Спрыгнув с верхней полки, выбежал на площадку вагона.

Все пути были забиты воинскими эшелонами. Здесь же стояли бронепоезда, а вокруг творилось что-то невообразимое: куда-то суматошно бежали возбужденные матросы, красноармейцы и красногвардейцы-железнодорожники, метались мешочники.

- Что случилось? - спросил я у первого попавшегося матроса.

- Кулаки нашему брату кишки выпускают, а начальство, вишь ли, митинг затевает, - со злостью ответил он, вытаскивая маузер из деревянной коробки.

- Двое наших ребят пошли в село за молоком, а кулаки заманили их в дом и зарезали, - на бегу пояснил другой матрос.

Я прочитал название станции - "Нурлат" - и тоже побежал за матросами.

На перроне увидел стоявших с обнаженными головами Полупанова, Волкова, Гулинского и других знакомых мне командиров. На земле лежали два изуродованных трупа, а вокруг них бушевала толпа вооруженных людей.

Присмотревшись, в одном из убитых я опознал Пашу из отряда Полупанова: широко разбросав богатырские руки, он лежал в окровавленной матросской тельняшке.

Когда умолкли паровозы и затихла толпа, Полупанов, комкая зажатую в руке бескозырку, с волнением произнес:

- Товарищи! Тяжело говорить о погибших друзьях, но в тысячу раз горше, когда ты знал их по совместной борьбе. Эти братишки завоевывали Советскую власть в октябре в Петрограде, отстаивали Украину. И повсюду смерть отступала перед ними. Но подлая вражеская рука сразила их ударом в спину. Набрав полные легкие воздуха, Полупанов не сказал, а крикнул: - Кровь погибших - сигнал тревоги для нас, живых!..

- Смерть убийцам! Даешь красный террор! - раздались голоса матросов.

Немалого труда стоило Полупанову и Волкову успокоить разбушевавшуюся вооруженную толпу.

- Командиров вызывает к прямому Симбирск, - доложил подбежавший к Полупанову начальник станции.

В аппаратную я пришел, когда телеграфист уже читал ленту. В ней говорилось о том, что командующий войсками Восточного фронта Муравьев призывает все воинские части фронта повернуть оружие против немцев...

Командиры переглянулись.

- Что это? Приказ об отступлении? - сдерживая раздражение, сказал Волков.

- Нас заставляют оголить фронт? - недоумевал Гулинский.

- Это предательство! - возмутился Полупанов.

- Симбирск ждет ответа, - напомнил телеграфист. "Прошу уточнить, чем вызвано такое распоряжение комфронта", - запросил Полупанов.

"Заключением мира с чехословаками и началом войны с Германией", последовал ответ. Но кто передавал приказ и кто отвечал на запрос Полупанова, осталось неизвестным.

Все разъяснилось несколько позже, когда Реввоенсовет Восточного фронта разослал в части фронта телеграмму, сообщавшую об измене Муравьева, о том, что Советы войны Германии не объявляли и что необходимо продолжать борьбу против белочехов. Но пока в отрядах узнали о второй телеграмме, настроение у людей было паническое.

Были уже сумерки, когда я направился к штабному вагону Волкова, чтобы попрощаться и сообщить о своем решении срочно выехать в Симбирск для доклада и получения дальнейших заданий.

Навстречу мне с мрачным видом шел Андрей Полупанов:

- Завтра утром на могиле погибших матросов расскажем людям об измене Муравьева и поклянемся стоять насмерть за дело революции! Ты, браток, тоже должен выступить.

Я сказал Полупанову, что вынужден немедленно уехать, попрощался с ним и направился к Волкову.

В штабном вагоне какой-то мужичонка в домотканых портках, забравшись с ногами на мягкое сиденье дивана, прилаживал лапти.

- Ты как попал сюда? - удивился я.