Кристина Жордис - Махатма Ганди

Вновь приходилось удивляться «невероятной способности этого человека найти верный жест, который поражал массы, и заставить их действовать, соблюдая порядок и дисциплину». «В этом было что-то почти гипнотическое».

Гражданское неповиновение как способ действия себя оправдало. «Страной овладело спокойное доверие; и друзья, и враги сообща шли к победе». Даже в тюрьмах ходили слухи о том, что сварадж уже близок.

Неру посадили в тюрьму, Патела — еще прежде него, и еще Раджагопалачари, Сенгупта, Девадаса и Рамдаса Ганди, Махадева Десая… Потом, столкнувшись с упорством индийцев, их решительным, непостижимым непротивлением злу насилием, начались дикие, тотальные репрессии. Студентов и преподавателей, богатых и бедных, рабочих и промышленников целыми группами бросали в тюрьмы. 60 тысяч индийцев за решеткой. И все же в деревнях миллионы крестьян продолжали варить свою соль, центры производства множились. Под давлением народа индийцы, назначенные на официальные должности, уходили в отставку.

В ночь на 4 мая Ганди арестовали. В тюрьме с ним обращались хорошо. Он мог отдохнуть и был «по-настоящему счастлив», как он писал.

Перед арестом он спланировал более агрессивную фазу кампании. Нужно было захватить солеварни в Дхарсане. 21 мая две с половиной тысячи добровольцев напали на склады под руководством Сароджини Найду[207] и Манилала Ганди.

Поощряемая отсутствием сопротивления полиция в тот день отличилась особенной подлостью. Об этом эпизоде, в корне изменившем ход событий, рассказал в своей знаменитой статье британский журналист Уэбб Миллер. По сути, это был образец сатьяграхи, какой требовал Ганди.

«В полнейшей тишине люди Ганди подошли и остановились в сотне метров от забора. Отборная колонна вышла из толпы, перебралась через рвы и приблизилась к колючей проволоке». Полиция приказала отойти. Они шли вперед. «Вдруг, по условному знаку, дюжины полицейских из числа туземцев набросились на участников марша, шедших вперед, и стали бить их по головам стальными дубинками. Ни один из демонстрантов даже не поднял руки, чтобы отвести удар. Они валились, как кегли. С того места, где я стоял, я слышал тошнотворный звук дубинок, бьющих по беззащитным головам. Толпа ожидавших демонстрантов стонала и задерживала дыхание, вздрагивая от каждого удара. Раненые падали во все стороны, без сознания или корчась от боли, с проломленными черепами и плечами… Выжившие, не ломая строй, продолжали молча и упорно идти вперед, пока и их не убивали… Они шли ровным шагом, с поднятой головой, не подбадривая себя музыкой или возгласами, не имея ни малейшей возможности избегнуть серьезных увечий или смерти. Полиция ринулась вперед и систематически и автоматически крушила вторую колонну. Не было ни сражения, ни борьбы; демонстранты просто шли, а их убивали…»[208]

После этого взбешенные полицейские, опьяненные кровью или садизмом, повинуясь своей должности и мундиру, били сидящих мужчин «ногами в живот и в пах» (по свидетельству Уэбба).

«Час за часом санитары приносили на носилках безжизненные окровавленные тела».

Те же сцены повторялись несколько дней. Женщины активно участвовали в движении. По мере того как арестовывали и сажали в тюрьмы мужчин, они вставали на их место. С ними обращались так же жестоко, как и с мужчинами, избивали до крови, били в грудь и живот ногами или палками: «Ни одна не дрогнула, каждая стойко оставалась на своем месте… В этом бою индийские женщины стали равны мужчинам…» Ганди, взывая к женщинам, сказал: «Они — лучший символ человечности. Они обладают всеми добродетелями сатьяграхов, что преисполнило нас веры в себя». Безусловная любовь без налета эгоизма и способность страдать — качества, необходимые сатьяграху. По мнению Ганди, это было само определение женщины. Идеализированное представление, связанное с его концепцией матери, которое, возможно, поддерживало его в борьбе за равноправие и свободу для женщин.

«Самым выдающимся событием года было замечательное пробуждение индийской женщины. Те, кто не видел своими глазами, как сотни из них сняли с головы платок и, оставив защиту своего очага, вышли на улицу и рыночную площадь, чтобы сражаться рядом со своими братьями, которым они могли служить примером, вряд ли бы в это поверили»[209].

Что доказали сатьяграхи? Не только то, что соль принадлежит всем, не это было главное. Но что «цивилизованная» нация — не та, которую принято считать таковой. Она, скорее, варварская. «Истинная же цивилизация», по словам Ганди, не заключается в силе оружия.

В «Манчестер гардиан» от 17 мая 1930 года Тагор провозгласил: «Европа окончательно утратила свой авторитет в Азии. В мире она больше не считается поборником справедливости и носителем возвышенных принципов, но защитником господства белой расы, эксплуататором людей, живущих вне ее пределов»[210].

Соляная сатьяграха явила всему миру, что существует новое оружие — мирная борьба. «Для Европы это стало крупным моральным поражением», — продолжал Тагор. Азия, слабая в материальном плане, не способная защитить себя от внешней агрессии, отныне могла себе позволить «смотреть на Европу сверху вниз, тогда как раньше смотрела на нее снизу вверх». Иначе говоря, расстановка сил изменилась, нравственное превосходство — сила духа — одержало победу над физическим превосходством — грубой силой.

По выходе из тюрьмы Ганди встретился с вице-королем. Черчилля — надменного, оскорбленного в своих представлениях о кастовом и расовом превосходстве — возмутило «отвратительное и унизительное зрелище, когда этот полуобнаженный смутьян-факир поднимался по ступенькам дворца, чтобы вести переговоры на равных с представителем короля-императора». Но Британской империи приходилось считаться с этим полуголым факиром. Барон Ирвин, кстати, описал этот случай как «глубоко драматичную личную встречу между вице-королем и индийским лидером». Когда Ганди предложили чашку чаю, тот достал из своей накидки бумажный пакетик с солью (не облагаемой налогом) и с улыбкой сказал: «Я насыплю немного соли себе в чай в память о знаменитом бостонском чаепитии».

В том же году Махатма, достигший апогея своей популярности и авторитета, отправился в Лондон для участия в «круглом столе»: он был избран единственным делегатом от Индийского национального конгресса.

Ганди ухватился за возможность выговорить компромисс, предложенный ему бароном Ирвином. Почему такая спешка, зачем эти уступки?