Федор Орлов - Месть «Голубой двойки»

Между прочим, я беспокоился напрасно, что из-за ремонта отстану от своих товарищей по количеству боевых вылетов. Вскоре я их догнал, а многих и перегнал. Экипаж наш, хотя в нем произошли значительные изменения, по-прежнему считался хорошо подготовленным для полетов в сложных метеорологических условиях. Когда Евгений Иванович Сырица стал штурманом эскадрильи, вместо него в мой экипаж назначили Ивана Милостивенко. Он был моложе других штурманов, но тем не менее дело свое знал неплохо, особенно мастерски поражал узкие цели: переправы, железнодорожные составы, мотомеханизированные колонны, движущиеся по шоссейным дорогам. Жаль было отпускать из экипажа неутомимого в работе, требовательного и аккуратного во всем нашего «доктора» Александра Александровича Свечникова, которого назначили инженером эскадрильи. Борттехником на наш корабль пришел цыган… Карев. Повысили в должности и моего отличного радиста, верного друга Никиту Бутенко, он стал теперь начальником связи эскадрильи, но расстаться со своим экипажем не пожелал и летал, как и прежде, только на «Голубой двойке». А мой правый летчик Дима Козырев сам стал теперь командиром корабля, он уже самостоятельно выполнял тренировочные полеты и днем и ночью.

Экипажей в эскадрилье было больше, чем самолетов. «Безлошадники» ворчали, что они сидят без дела, предъявляли претензии к командиру эскадрильи. В результате майор Родионов был вынужден закрепить на один корабль два летных экипажа, чтобы они летали посменно. Но тут вскоре три экипажа, в том числе и меня, откомандировали за самолетами в тыл. Здесь мы несколько дней с утра до вечера торчали на аэродроме, проверяли состояние машин, — они были не новые, — устраняли неисправности. Подготовив материальную часть, дали заявку на перелет. Но утром погода по маршруту оказалась нелетной, разрешение на вылет получили лишь во второй половине дня. И тут перед самым взлетом выяснилось, что на моей машине не работает радиостанция, пришлось выключить моторы. Я не стал задерживать остальные экипажи, разрешил им вылететь, назначив вместо себя ведущим командира корабля Петрухина.

Когда исправили радиостанцию и мы поднялись в воздух, был близок вечер. Маршрут проходил через мою родную Чувашию. Я с волнением смотрел на близкие с детства места: вот деревня Малые Ямаши, река Выла, лес, дороги между тремя Багишами, ветряки на холме, а там тянутся зеленые луга, где я когда-то пас коров. Пролетать мимо родной деревни, по которой я давно соскучился, очень не хотелось, да и день уже клонился к концу, все равно дальше Горького сегодня не пошли бы. Не лучше ли приземлиться здесь, переночевать дома и утром продолжить полет по маршруту? А корабль все снижается, глаза уже высмотрели ровную площадку между мельницами. Решено: садимся!

Не успели подрулить ближе к деревне, как со всех сторон начали собираться мои односельчане, жители окрестных деревень. Все были довольны и рады неожиданной встрече со мной. Ведь тут знал меня каждый, помнил босоногим мальчишкой-сиротой, пастушонком-горемыкой. Как-то сам собой возник митинг. Выступали колхозники, члены экипажа, а дольше всех пришлось говорить мне, но вопросам все не было конца. До самой ночи не расходились люди от самолета. Односельчане рассказывали мне о моих ровесниках-друзьях, о том кто и где воюет, на кого получены извещения о смерти, как оставшиеся дома женщины, старики и дети, не зная дня и ночи, забыв давно об отдыхе, работают на полях и весь собранный урожай отдают фронту.

На другое утро, надевая парашют, с плоскости самолета я вновь обнимал взглядом уходящие вдаль родные просторы. Кругом колыхались созревающие хлеба, где-то пели девушки, работающие в поле. С тех пор, когда я подростком покинул свою деревню, здесь изменилось все — и люди, и даже сама природа. Исчезли и межи, и лоскутки крестьян-единоличников. А в мыслях, как во сне, проносились картины моего безрадостного детства: оборванный мальчишка-подпасок, идущий с длиннющим кнутом за стадом и с восхищением взирающий на полет птиц, голодные двадцатые годы, когда меня спасли от смерти русские братья, Советская власть… От воспоминаний, от теплых сердечных встреч, от того, что провожать нас вышла вся деревня, я был так взволнован, что на глаза невольно набегали слезы.

Но вот запущены моторы, левая рука привычным движением прибавляет им обороты, и корабль начинает разбег. После взлета, пройдя над деревней традиционный круг прощального привета, мы взяли курс на Горький. Проплыла под крылом излучина Суры у Ядрина, справа сверкнула под солнцем Волга, а вскоре показалось и устье Оки. На Горьковском аэродроме наших кораблей, которые должны были прилететь раньше меня, не было. Но мы вскоре увидели, как они взлетели с другого аэродрома. Приблизившись к ним и выйдя вперед, я дал им сигнал «следовать за мной».

В тот же день все три экипажа приземлились на своем фронтовом аэродроме.

Высокая награда

Я не помню ничего прекраснее рассвета в Березайском лесу. Конечно, мы, летчики-ночники, десятки раз встречали утро на высоте двух-трех тысяч метров, и ничего не скажешь, это очень красивое зрелище. Но та красота какая-то безжизненная, ведь сверху не увидишь, как просыпается природа, не вдохнешь полной грудью свежего-пресвежего, напоенного запахом смолы, лесного воздуха. То ли дело на земле, тут уж совсем иными глазами смотришь на восход солнца. Огромный огненный крут еще только-только выкатится из-за горизонта, а все кругом уже ожило, зашевелилось, защебетало на разные голоса, приветствуя новый день.

Но на войне особенно-то некогда любоваться всем этим; нам нужно готовиться к очередному ночному вылету. А вот уже и шофер Али Дзугутов подкатил к самому порогу столовой свой грузовик — Али, как всегда, точен, хоть часы по нему проверяй. Дзугутов адыгеец, по-русски говорит с заметным кавказским акцентом, очень подвижный, веселый, неизменный участник художественной самодеятельности. Его коронный номер — лезгинка — всегда имел бурный успех, и артисты прифронтовой бригады не раз уговаривали его переходить к ним на постоянную работу. Но Али ни в какую не соглашался, он был патриотом нашей ночной эскадрильи, хорошо знал всех летчиков. Свой «автобус» он содержал в идеальном порядке, дневал и ночевал возле него. А утром, бывало, до тех пор не тронется с места, пока не усядутся все до единого. Вот и сейчас, вроде, все в сборе, Али же ждет еще кого-то.

— Поехали! — раздаются нетерпеливые крики. — Семеро одного не ждут, опоздаем!

А-а, вон кого не хватает: взъерошенный, запыхавшийся, одеваясь на бегу, спешит к машине штурман Вениамин Вашуркин. Волосы у него мокрые: вот ведь хитрец, не утерпел, выкупался в холодной, проточной речке под мостом. Ну, теперь можно и трогаться, а «купальщика» мы и по дороге успеем «проработать».