Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст

В этот же день комиссары отправили в Конвент лаконичную депешу: «Слава сопутствует Французской республике».

Кампания в Эльзасе была окончена.

19

Опять французским став, ТулонНа пленную волну отныне не взирает.С высот своей скалы, освобожденный, онВслед Альбиону угрожает.

Огни, которые зажгла врагов орда,Обрушились на них самих, как сонмы фурий:Морей тираны, их судаТеперь преследуемы бурей…

Эту песнь в честь освобождения Тулона на слова Мари Жозефа Шенье распевал весь Париж, ликовавший 10 нивоза; именно в этот праздничный день Сен-Жюст и Леба возвратились в столицу.

Антуан тотчас отправился в Комитет общественного спасения и прямо поднялся на второй этаж, в кабинет Неподкупного.

— Из всех торжеств революции, — сказал Робеспьер, очутившись наедине с Антуаном, — этот праздник наиболее заслужен, ибо освобождение Тулона, благодаря моему брату и юному генералу Бонапарту, воистину спасло республику!

Заметив, что Сен-Жюст чувствует себя уязвленным, Робеспьер все понял и поспешил обнять друга.

— Я не слишком деликатен, не правда ли?.. Не обижайся, мой дорогой, ради бога. И вы с Филиппом, я тысячу раз говорил об этом, сделали очень много и выполнили свою миссию превосходно, — завтра Конвент декретирует от имени нации благодарность Рейнской и Мозельской армиям… Но Тулон, поверь, дело совсем иного рода; выслушай меня внимательно, и ты все поймешь.

Максимильен начал с того, о чем они совещались в прошлый приезд Сен-Жюста: с образования двух фракций в Конвенте.

15 фримера Камилл Демулен, с благословения своего ментора и вдохновителя Дантона, начал издавать газету «Старый кордельер». Первые два ее номера были заострены против соратников Эбера; журналист издевался над «Анахарсисом» — Клоотцем и «Анаксагором» — Шометтом, уверяя, что античные имена не помешали их владельцам «трудиться на благо контрреволюции». Но уже в третьем номере, вышедшем 25 фримера, Демулен нападал на Революционное правительство в целом. Делая тенденциозную подборку из «Анналов» Тацита, он весьма прозрачно намекал, что преступления римских императоров подобны перехлестам правительственных комитетов, специализирующихся на зряшных арестах, необоснованных обвинениях и обильных казнях. Неудивительно, что этот номер имел огромный успех у всех явных и тайных врагов правительства, оказавшись отравленным оружием с руках контрреволюционеров. При этом, подчеркнул Робеспьер, вылазка Демулена была лишь одной из составных частей комбинированного удара модерантистов: одновременно с ней член Конвента Филиппо, вернувшийся из поездки в Вандею, стал кричать о предательстве революционных генералов Ронсена и Россиньоля, а Фабр и Бурдон из Уазы начали подкапываться под Комитет общественного спасения, заявляя, что он устарел и нуждается в смене всех своих членов.

— Так что, — подвел итог Робеспьер, — не будь грандиозной победы под Тулоном, воодушевившей всю страну и придавшей бодрости робким и неустойчивым, неизвестно, чем кончился бы весь этот камуфлет, ибо правительство буквально шаталось и было на волосок от падения.

— И все же не понимаю, при чем здесь Тулон, — в раздумье заметил Сен-Жюст.

— Не понимаешь? Изволь, уточню. Модерантисты распустили слух, ходивший по всей стране, будто мы, то есть правительственные комитеты, спасая свою шкуру, решили пожертвовать частью Франции и отдать врагу всю территорию к югу от Дюрансы. И этому бреду, представь себе, многие верили! Так что, не будь тулонской победы, нам пришлось бы плохо. Надеюсь, теперь ты понял?

— Теперь понял. Но чем же кончилась эта история?

— Она далека от завершения. Модерантисты добились от Конвента ареста своих главных врагов — заместителя военного министра Венсана и генерала Революционной армии Ронсена.

— А как держался Дантон?

— Никак; временами казалось даже, что он тут ни при чем. Зато проявил себя «красавчик Эро»; мы ведь по твоему требованию отозвали его, и вот он вчера отчитывался перед Конвентом, Он восхвалял свою деятельность в Эльзасе, уверял, будто очистил множество народных обществ и арестовал тьму подозрительных; на упрек в дружбе со шпионами Проли и Перейрой клялся, что почти не знал их.

— Мерзкий лгун. Меня-то он, конечно, честил вовсю?

— Напротив, хвалился, что во всем подражает тебе. Руганью занялись другие, его «верные», выступившие затем. Малларме заявил, что вы порасстреляли преданных республике генералов, а Симон уверял, будто вы стеснили других народных уполномоченных.

— Последнее верно; что же Конвент?

— Конвент отнесся с недоверием ко всему этому, зная о вашей подлинной работе в Эльзасе; отчета Эро Конвент не утвердил.

— Хватило ума. А Комитет?

— Когда Эро попробовал заявиться в Комитет, мы единодушно сказали, что не станем совещаться в его присутствии. Он потребовал отставку, но отставки ему пока не дали.

— Кислое положение. Его следовало бы, конечно, арестовать.

— Пока это тоже невозможно: он ведь член правительства, а правительство сейчас компрометировать нельзя; к тому же нужен предлог, посторонний, но достаточно веский.

— Ну что ж, нам не к спеху, — спокойно сказал Сен-Жюст. — Подождем, и предлог найдется. Эро сам отыщет его. Но мы засиделись в твоем кабинете. Давай-ка спустимся вниз, в зал заседаний, и посмотрим, что там творится.

В зале заседаний правительственных комитетов народу было больше чем обычно. Все децимвиры, за исключением находившихся в миссиях, оказались на месте. Наряду с членами Комитета общественного спасения за разными столами примостились несколько их коллег из Комитета общей безопасности. Все слушали Колло.

Колло д’Эрбуа, человек высокого роста, смуглый, с черными как смоль волосами и пронзительным взглядом, говорил громко и горячо. В прошлом артист, он владел не только речью, но и мимикой. Когда Робеспьер и Сен-Жюст пошли в зал, он на секунду остановился, чуть кивнул им и продолжал в том же повышенном тоне:

— Не узнаю, совсем не узнаю сегодня общественного мнения. Где оно, прежнее единство клубов, народных обществ, Конвента? Верх берут какие-то подозрительные личности, дельцы и спекулянты, какие-то фабры, бурдоны и филиппо; они добиваются общественного кредита, шельмуют порядочных людей, по их наглым требованиям арестовывают признанных и заслуженных патриотов. Что сделали родине кроме добра Ронсен и Венсан? На каком основании комитеты допустили их арест?