Борис Григорьев - Королева Кристина

И после этого граф не оставил попыток оправдаться, но всё было напрасно: королева игнорировала его обращения, потом лишила его поста государственного казначея и изъяла у него ряд поместий и земель. (Когда во время отъезда из Швеции зашла речь о её апанаже, то она, не задумываясь, указала на подаренные когда-то фавориту поместья как на источник своих будущих доходов.) Как бы в насмешку над графом Магнусом Делагарди, Стейнберг и Шлиппенбах были возведены в графское достоинство, которого они вряд ли заслуживали.

С. Стольпе пишет, что, судя по архивным документам, Делагарди был не так уж и неправ в своих утверждениях о распускаемых при дворе слухах о нём и королеве. «Было бы вполне справедливо, — говорит писатель, — принять эту историю как моральное падение в первую очередь не Делагарди, а самой королевы. Она свидетельствует о том, что королеве при оценке этой банальной сплетни отказал разум, что она совершенно несправедливо преувеличила мелочи и поверила ненадёжным свидетелям и что она морально приговорила высшего чиновника королевства к дуэли с ничтожным авантюристом».

С. И. Улофссон с этим мнением не согласен и считает, что королева в данном случае поступила совершенно справедливо.

Но главное состояло в том, что Кристина освободилась, наконец, от того болезненного состояния, в которое она загнала себя и в котором пребывала в течение многих лет. Туго натянутая тетива эротического перенапряжения, наконец, лопнула, и наступило отрезвление. Мужчина, отвергший её любовные притязания, рано или поздно был обречён на изгнание. Она всё-таки была королева и — какая-никакая — женщина! Она нашла удобный предлог и под этим предлогом с жестокой последовательностью избавилась от опасной болезни. Униженный, лишённый власти и обесчещенный фаворит был раздавлен[78].

В биографии Кристины вряд ли найдётся какой-либо другой эпизод, который бы так ярко продемонстрировал все недостатки её характера. После М. Г. Делагарди Кристина обратила внимание на К. Тотта, но лишь на короткое время, хотя всезнающий Экеблад полагал, что «Её Величество очень, даже слишком сильно любила Тотта». Вероятно, поводом для такой оценки послужил рыцарский турнир 1653 года, на котором хулиганствующий молодец объявил Кристину своей дамой, а вскоре получил от неё титул графа Карлбергского.

Любовь к фаворитам не повлияла существенно на положение королевы. В числе её приближённых в это время находился также Кристофер Дельфикус фон Дохна, прусский дворянин, служивший Фредрику Гессенскому в качестве посла при сент-джеймсском дворе. Вообще же, замечает проницательная наблюдательница Мэссон, королева Кристина обладала странной способностью окружать себя всякими проходимцами.

Во время беседы 21 января 1654 года Кристина проинформировала о своём роковом решении и посла Кромвеля Б. Уайтлока. Сообщение об этом было сделано в такой лёгкой форме, мимоходом, что англичанин сперва подумал, что королева шутит. Убедившись в противоположном, он решил рассказать ей подходящую к этому случаю притчу.

Сын уговорил своего старого отца, владельца имения, уйти на покой и передать все хлопоты по управлению ему. Старик согласился. Призвали друзей, нотариуса, знакомых и составили завещание, в котором отцу определили пенсию. Пока писали документ, старик удалился в гостиную и закурил трубку. Поскольку табак был крепкий, а лёгкие курильщика прокурены насквозь, он время от времени отхаркивался и плевал прямо на пол. Сыну это не понравилось, и он предложил ему продолжить курение на кухне. Старик согласился и ушёл. Когда документ был составлен, его снова позвали в гостиную. Там было всё готово: документ переписан начисто, перо стояло в чернильнице, горела свеча, лежали печать и сургуч — осталось только подписать завещание. «Я передумал», — неожиданно заявил старик. «Как так? — удивился сын. — Почему?» — «Потому что я хочу до конца своих дней плевать там, где мне захочется», — ответил тот.

— Вот и вам, молодая леди, следовало бы пожелать на будущее того же самого! — заключил свою сентенцию посол, обращаясь к Кристине.

Королева ответила, что скорее предпочтёт смириться с запретом плевать на ковры, нежели продолжать носить на голове корону. (Тут мы должны сильно усомниться в искренности такого предпочтения.)

В конце января 1654 года при дворе Кристины появился посол Священной Римской империи итальянский граф, опытный воин, проницательный и тонкий дипломат, Раймондо (Раймунд) Монтекукколи, оставивший о Кристине и её дворе весьма интересные заметки. В его миссию входило посватать королеву Кристину за герцога Фердинанда, старшего сына императора, что явно указывало на то, что Габсбурги ещё не были уверены в исходе начатой орденом иезуитов акции. Кроме того, в Вене и Мадриде полагали, что лучшим способом приручить лютеранскую Швецию был бы династийный брак королевы с их представителем. Но, по всей видимости, дипломатическая почта запаздывала не только у испанцев, так что этот демарш императора оказался весьма запоздалым.

Кристина восприняла сватовство как комплимент — стать супругой императора было весьма и весьма почётно, а сам посол вошёл в круг её приближённых лиц и стал кавалером ордена Амаранта. Некоторое время спустя Пиментелли дель Прадо по поручению Кристины посвятил Монтекукколи в тайну её предстоящего отречения, и тот был вынужден задержаться в Швеции до апреля 1654 года. С собой он повёз письмо королевы кесарю, а заодно вывез из страны коробку с её драгоценностями. Вероятно, королева решила сама не рисковать и поручила сделать это человеку, пользовавшемуся дипломатическим иммунитетом.

Одновременно с венским послом в Стокгольм прибыл посол России, который, по свидетельству Мэссон, не явился на назначенную ему в десять часов утра королевой аудиенцию, поскольку был пьян[79].

Отсрочка, которую дала себе Кристина на три года, была довольно трудным для неё временем. Ей пришлось проводить политику оздоровления финансов страны, которая, в общем-то, закончилась неудачно. Став между двумя религиями, она разрывалась между чувством долга и своими желаниями. Она прилагала колоссальные усилия для того, чтобы склонить на свою сторону пфальцскую семью, канцлера Оксеншерну, правительство и парламент, и не всегда находила в них поддержку. Она выдержала поток брани и критики в свой адрес и окончательно разделалась со своим фаворитом М. Г. Делагарди. Ей приходилось улаживать горячий конфликт крестьянства с дворянами и делать много других неприятных вещей. Как вспоминал потом М. Делагарди, Кристина как-то в присутствии Карла Густава сказала, что каждое появление у неё в кабинете секретаря равносильно появлению дьявола.