Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р. - Ольга Евгеньевна Романова
А тут мы сидели с институтскими подружками, Мысей и Купой. Мыся была красивая, а Купа весёлая и глуповатая. А я не определилась. У нас был тест из какого-то дико дефицитного иностранного женского журнала типа «Cosmopolitan», мы такого ещё в глаза не видели, всё доходило урывками, до самых продвинутых, шёл 1984 год. В тесте нужно было ответить на какие-то идиотские девичьи вопросы типа «Какие парни вам больше нравятся — блондины или брюнеты?», а в конце получить ценный совет на всю оставшуюся жизнь. Мы относились к этому со всей серьёзностью, в иностранных журналах врать не будут.
И во всей этой лабуде был в том числе вопрос:
— Интересуешься ли ты политикой?
— Нет, — дружно ответили Купа и Мыся.
А я подзависла. Ответить «Нет» было бы неправдой. А ответить честно «Да» меня интуитивно что-то останавливало. Но ведь нужно было же узнать результат теста про жизнь.
— Да.
Купа и Мыся фыркнули.
— С ума сошла? Ты что, правда интересуешься политикой?
Я почему-то зарделась и опустила глаза.
— Да.
Купа с Мысей переглянулись, пожали плечами и поставили за меня одинокую галочку в графе.
По тесту вышло, что Купу с Мысей ждёт жизнь типа лакшери (хотя слова такого мы ещё не знали), короче, дольче вита, а это мы знали. А моя жизнь пройдёт в огне и холоде тревог. Там, конечно, было не совсем так написано, Блока в «Космо» никто не цитировал, но как-то близко.
Вот что политика проклятая делает.
Самое смешное, что всё так и получилось.
Года через два Купа выйдет замуж за нашего однокурсника Сашу Хлопонина, в будущем «Норникель», ОНЭКСИМ и вице-премьер. Наташа Купарадзе, Купа, вскоре назовёт себя дизайнером. Я видела работы её компании, вернее, дизайнеров и архитекторов её компании: кабинет ректора Финакадемии Искандера Махмудова в невероятно претенциозном псевдоанглийском стиле и дом Слуцкеров в Серебряном бору — типовой бетонный сарай, как у всех, кто хотел жить «в новом экологичном стиле сдержанности современного искусства», и это даже ещё смешнее, чем типа-даунингстрит.
Такое: да-да, мы слыхали про Заху Хадид, ща не хуже сбацаем.
Мыся, Лена Мысева, вскоре выйдет замуж за милиционера Серёжу Барбашева, чем всех нас страшно удивит, но потом всю жизнь будет работать с другим нашим однокурсником, Михаилом Прохоровым, а Барбашев станет сначала службой безопасности Потанина-Прохорова, а потом первым вице-президентом «Норникеля».
После института мы совсем не пересекались, меня захватил водоворот событий августа 1991 года, и я ушла в журналистику. Хотя со многими однокурсниками нашими общалась, особенно с Андреем Козловым, зампредом Центрального банка, хороший был парень, искренний. Его застрелили в 2006 году, ему было 40 лет. Я была уже замужем за Алексеем Козловым, он тоже одно время был банкиром, и это обстоятельство несколько раз появлялось в нашей жизни. Сначала простой парень, который махал метлой в нашем посёлке, увидев Алексея в день убийства Андрея Козлова, сказал: «О, а сказали, что вас убили», а потом сообщение СМИ о том, что А. Козлов застрелен, было передано адвокатами сенатора в Лондонский коммерческий суд, где он продолжал судиться из-за акций, но уже с компаниями братьев Магомедовых.
Вообще-то, Алексей Козлов и должен был погибнуть на зоне в Пермском крае, меня предупредил об этом главный редактор «Новой» Дмитрий Муратов. К нему пришёл внедрённый полицией в сомнительные бизнес-круги сотрудник и предупредил об этом — собственно, он и принял заказ. Мне тогда Муратов не сказал его имени, а теперь я знаю. Алексей с ним встречался после освобождения, а я нет.
Мне тогда удалось Алексея спрятать. Его везли в одну зону в Пермском крае, а попал он в совсем другую, хотя его документы дошли по назначению. Не уверена, что я и сейчас могу благодарить по именам людей, которые мне сильно в этом помогли, однако, кажется, бывшему пермскому губернатору Олегу Чиркунову это уже не повредит. Спасибо, Олег Анатольевич, никогда не забуду.
Из пермской зоны Алексей и освободился в связи с отменой его первого приговора осенью 2011 года. Погоды стояли прекрасные, мы были счастливы, и казалось, что это навсегда, хотя оба понимали, что впереди ещё суды и, возможно, новые тюрьмы. Но мы прошли уже все, как казалось, испытания, всё плохое осталось в прошлом, мы доверяем друг другу и вместе, конечно, до гробовой доски.
На этом месте наверху снова кто-то расхохотался, но я была занята кисуней. Это был неизвестного пола кошачий младенец двух недель от роду, глазки только открылись. Двоих котят родила тюремная кошка тяжёлой судьбы, ей всё никак не удавалось родить: то её, беременную, ударит в живот сапогом проходящий мимо в плохом настроение летёха, то пойдёт на улицу пописать да и примёрзнет — тёплой водой отливали. А тут таки родила двух задохликов, и одного нам по секрету вынесли. Я бы и двоих взяла, но заключённые рассудили, что не выживет отданный котёнок.
Довезла его до Перми за пазухой, притащили к ветеринарам, те сказали — ну и ну. Блохи, глисты, весь набор, вряд ли справитесь, а вот вам также искусственное кошачье молоко. И да, она девочка у вас, похоже. Назвала сама — Чуйкой, очень мне это слово в тюрьме понравилось. Чуйка выжила, показала характер и взяла на воспитание двух моих взрослых собак, пинчеров.
А мы с Алексеем по самую шейку окунулись в водоворот новых судов и в битву за свободу. Близился декабрь 2011 года. Я была наблюдателем на выборах, мы с Алексеем везде ходили вместе. Он увлечённо осваивал соцсети, прежде всего Фейсбук, который стал массовым уже после его посадки, изучал новые гаджеты и вник во всё очень быстро. Впрочем, статьи о гаджетах и огромные распечатки знаковых постов и дискуссий в ФБ я ему просто распечатывала и привозила на бумаге в зоны.
Сразу после выборов я улетела в Пермь по делам «Руси Сидящей» и наблюдала происходящее в Москве на Чистых прудах — первый массовый протестный выход, арест Навального и Яшина на 15 суток — по
