Эндель Пусэп - На дальних воздушных дорогах

На улицах и так достаточно угара, чтобы еще и в кино сидеть в духоте!

О том, что наши усилия не пропали даром, свидетельствовал тот факт, что к середине следующего дня самолет и моторы были в полном порядке. Осталось только дождаться прибытия находящейся в ремонте шины. Оставшееся свободное время мы решили использовать для покупок.

Нам, видевшим в Европе развалины, развалины и развалины, казались неправдоподобными совершенно целые здания и беззаботно снующие по улицам люди. Ужасающие налеты на города и села, кроваво-красное ночное небо остались вдали от Американского материка. Здесь не было нанесенных войною ран — огонь войны полыхал где-то далеко…

Все это мы почувствовали и в магазинах. Товаров было вдоволь. И цены на товары повседневного спроса были значительно ниже, чем в Англии. В каждом магазине нас прямо-таки назойливо заставляли осматривать весь ассортимент товаров в надежде, что мы, может быть, что-нибудь купим.

Я с удивлением заметил, что среди служащих в магазинах часто встречались люди, говорившие по-русски: они работали продавцами и кассирами, а иногда были даже владельцами магазинов. Все эти люди были в основном эмигрантами, покинувшими родную страну в годы революции.

Наконец мы попали к владельцу одного мануфактурного магазина — еврею, который, как он нам рассказал, покинул Россию еще до первой мировой войны и долго жил в Германии.

У прилавка стояла толпа американских офицеров, по требованию которых расстилался один рулон материи за другим. Однако желания купить что-нибудь они, казалось, не проявляли. Старик хозяин, не переставая улыбаться, сыпал вперемежку с английскими словами такие крепкие русские ругательства, которых не выдержали бы ни бумага, ни типографская краска. Заметив нас, он оставил американцев и принялся показывать свои товары нам. Вскоре мы нашли то, что нам было нужно, материал был упакован, и тут нас ждал сюрприз!

— Настоящим русским офицерам я продаю свой товар впервые, — подчеркнуто торжественно сказал владелец магазина. — Я хочу этот материал вам подарить!

— Настоящие русские офицеры не нищие и не нуждаются в милостыне, — ответил Штепенко строго.

— Извините! Прошу прощения! Я не хотел вас обидеть. Поверьте, я очень уважаю офицеров Красной Армии, которые так стойко сопротивляются гитлеровским полчищам убийц. Вы же знаете, как с такими, как я, евреями обходятся нацисты.

Старик подробно рассказал о пережитом им в фашистской Германии. Потом он принес толстую бухгалтерскую книгу и, показывая нам какие-то ряды цифр, убеждал нас до тех пор, пока мы не согласились купить товар по себестоимости. Это, кстати, составило примерно три четверти обычной продажной цены.

Наша несчастная шина наконец была доставлена к самолету. Протектор отремонтировали по всем правилам.

Вечером я доложил В. М. Молотову о готовности самолета к обратному полету.

— Ладно! Значит, завтра утром мы сможем вылететь?

— Да. Перед этим я совершу пробный полет.

Однако на следующее утро нас подвела погода. Над рекой поднялся густой туман, он пополз по окрестностям и окутал аэродром молочным сумраком. О полете не могло быть и речи.

Только около десяти часов утра, когда пригрело солнце, туман стал рассеиваться и поднялся на высоту в несколько десятков метров. Мы посоветовались и решили все-таки совершить пробный полет. Уже на высоте ста метров мы вынырнули из тумана в солнечный небосвод. Но внизу все было скрыто густой пеленой тумана.

Моторы и все приборы работали нормально. Порядок! Можно отправиться в обратный путь. Осталось только вернуться на аэродром, заправить баки горючим и тогда — прощай, Новый Свет!

Но все-таки это было не так просто. Туман все еще не хотел рассеиваться. Посадка оказалась не только сложной, но даже опасной. Сквозь туман были видны только верхняя часть памятника Джорджу Вашингтону и несколько горных вершин. Ориентируясь по ним, я предпринял попытку посадить самолет. Осторожно опускался я все ниже, еще и еще… Местами уже виднелась земля. Вот промелькнули массивный мост на Потомаке, ангары соседнего аэродрома, но главная цель — бетонная лента нашего аэродрома — осталась примерно на двести метров левее.

Пришлось снова набирать высоту. Я опять попытался приземлиться и снова промахнулся.

Что делать? Хоть оставайся в небе Вашингтона!

— Пилоты! — услышал я вдруг голос Штепенко. — Попытаемся выйти к посадочной полосе при помощи радиокомпаса. Сейчас включу.

— Давай!

Штепенко настроил компас на волну радиомаяка и повел самолет в его зону, точно нацеленную на взлетно-посадочную полосу аэродрома. Теперь дело пошло на лад. При следующей попытке самолет оказался точно над бетонной полосой. Я все же решил сделать еще один круг, поскольку, сосредоточив все внимание на радиокомпасе и земле, не заметил, что скорость превысила пределы, необходимые для выполнения нормальной посадки. Когда самолет, делая новый круг, оказался у начала бетонной полосы, я услышал вдруг нетерпеливый возглас штурмана:

— Убрать газ!

Штепенко, наверное, боялся, что я и на этот раз промахнусь. Зря нервничаешь, братец! Мы приземлились как полагается.

У ангара началась заправка горючим. А я позвонил в посольство: самолет будет готов к взлету через сорок минут, прошу пассажиров к этому времени прибыть на аэродром.

Когда делегация прибыла, по-летнему жаркое солнце успело уже рассеять туман. Однако, как говорят, каждая медаль имеет оборотную сторону. Солнечный жар не доставлял нам удовольствия. В тени термометр показывал плюс тридцать пять градусов. И ни малейшего ветерка! Все, кто мог, укрылись от невыносимой жары где-нибудь в тени.

У наших инженеров созрело решение: заменить в радиаторах воду, нагревшуюся во время пробного полета, новой, холодной. Крылья самолета мы также облили холодной водой.

Наконец все было в порядке. Только кино- и фоторепортеры и журналисты не закончили еще своих дел. Они фотографировали В. М. Молотова вместе с Корделлом Хэллом, потом В. М. Молотова вместе с министром обороны США Генри Стимсоном, вместе с нашим послом товарищем Литвиновым, затем всю нашу правительственную делегацию, экипаж нашего самолета, потом всех вместе… Короче, от всей этой суеты жара казалась еще сильнее.

Потом началась раздача автографов. Записные книжки, старые конверты, даже бумажные деньги — все это совали нам в руки вместе с авторучками: «Please, пожалуйста, автограф!» А время все бежало, солнце все припекало. Дело принимало критический оборот. К счастью, прибыл тягач, и я немедленно дал команду отбуксировать самолет на взлетную полосу.