Фаина Сонкина - Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма

Еще раз желаю Вам всего самого лучшего. Марине приветы сердечные и благодарность за открытки.

Неизменно Ваш

Ю. Лотман

10. VII.84.

23 июля 1984 года

Дорогая Фрина!

Надеюсь, что Вы уже в своей Латвии, в Кемери и начали отдыхать от всего. Жаль, что погода, наверное, у Вас, как и у нас. Я еще все не могу отключиться от всякой муры. Только что кабинет убрал – книги переложил. Пусть эта балерина[299] напоминает Вам об утренней зарядке и о том, что жизнь все же хороша и жить стоит.

Ваш всегда Ю. Лотман

23. VII.84

9 ноября 1984 года

9.11.84[300]

Мы в Будапеште[301]. Все у нас в порядке. Осень. Войди в осенний лес…[302]

Неизменно Ваш

Ю. Лотман

16 ноября 1984 года

Дорогая Фрина!

Как Вы? Что Вы? В больнице ли? Как проходит лечение и пр. – грустно, скучно и тревожно…

О себе. Был я в Питере, выступал в Доме писателей с лекцией. Народу набилось много. А в первых рядах сидели Лихачев, Ямпольский, Бялый и Максимов. Я даже малость струхнул, но, кажется, ничего. Поскольку было много писателей, которые, избалованные андрониковщиной и эйдельмановщиной[303], думали, вероятно, что я сейчас начну их веселить – шпаги глотать, по канату ходить и байки рассказывать, я разозлился и прочел лекцию зело теоретическую, без примеров (были надуманы всякие забавности, но я их жестко выкинул все – как говорил старшина, «тут не университет, надо головой работать»). Ничего, сделали вид, что поняли. А Воспоминания, в основном, такие: «Как Вы относитесь к Наталье Николаевне?», «Как Вы относитесь к Эйдельману и Зильберштейну?» и пр. На лекции Надя Дробленкова сказала мне ужасную вещь, якобы Наташа (жена Вовки Гельмана) тяжко больна, диагноз какой-то страшный[304]. Не могу и не хочу верить, надеюсь, что это слухи и страхи.

В Ленгизе, в связи с макогоновским двухтомным Карамзиным, где у меня комментарий к «Письмам р<усского> п<утешественника>»[305], мне сказали, что книга Эйдельмана в «Книге»[306] произвела эффект: литературную редакцию разогнали, Мильчина уволили на пенсию (нет худа без добра, хотя не люблю, когда «разгоняют»). Сия история непосредственно касается меня: у меня с «Книгой» (точнее, с уволенной редакторшей Голубевой, кажется) договор, согласно которому я к 1 мая должен сдать книгу о «Письмах р<усского> п<утешественника>»[307] на 20 л. Сейчас они ее, конечно, зарежут: Карамзин попал в опалу, они перетрусили и пр. Но не сдавать тоже нельзя – им подыгрывать. Следовательно, надо писать книгу, которая заведомо не пойдет. Рука не пишет. И так устал, как собака, и хочется плюнуть…

С Гришей пока без перемен[308]. Томография (так?) не состоялась – компьютер сломался, надо вызывать наладчика из ФРГ. Состояние его (Гриши, а не наладчика) прежнее – возможно, микроскопическое улучшение есть, но я его не замечаю. НО НЕ ДУМАЙТЕ, ЧТО Я СКИС и проч. Вы же знаете, что я сделан на фабрике бодряков. Вообще все неплохо. Как писал Пушкин, «будем живы, будем и веселы»[309]. От души желаю Вам хорошо подлечиться и с новыми силами приступить к плодотворной трудовой деятельности на этой самой ниве. А я уж там пашу денно и нощно.

Сердечно и неизменно Ваш

Ю. Лотман

16.11.84.

9 марта 1985 года

Дорогая Фрина!

Еще раз поздравляю Вас с 8-м марта и от души желаю Вам всего самого лучшего, особенно же здоровья, здоровья и здоровья. А будут эти три вещи – все остальное придет. Итак – ЗДОРОВЬЯ!

Ваше письмо я получил. Спасибо за добрые пожелания. Я, слава Богу, здоров (действительно!), но вообще эта зима вымотала и продолжает выматывать – снова Лешины девочки больны: что-то вирусное с высокой температурой. А я пишу, пишу и пишу (к 1 мая надо в «Книгу» 20 листов, пока написаны два). Я поставлю Вам диагноз: основа Вашей болезни – усталость, чудовищная и многолетняя. Ведь мы все как добрые лошади – тянем до последнего. Толстой писал своей двоюродной тетушке А.А. Толстой, что она как добрая лошадь (он просил ее похлопотать за кого-то при дворе) – сначала ужаснется новому грузу, а потом вляжет в хомут: «Ну что ж, я готова, сколько там вас насело!»[310] Вот так и мы – вляжем в хомут и готовы. И смолоду воз легко катится, и мы только кричим: «Еще навали, ничего». И вдруг замечаем, что груз тяжелеет, а силы уходят, как вода из ванны.

Но не будем предаваться элегиям, как говорят, «на печального и вошь лезет». Как говорил Пушкин, будем живы – будем и веселы[311]. А живы мы еще будем. Так что – нос кверху!

Статью в «Новом мире», конечно, изуродовали и хорошее[312] название сняли. Новое – бездарное – я придумал сам, лишь бы отвязаться. Вообще мой роман с этой лавочкой закончен. Рецензию на Абрамович печатаю в журнале «Таллин»[313] – помойка, но уж откровенная, так что я никакой ответственности за то, что городят соседние авторы, не несу. Это как в троллейбусе: есть свободное место – сел, приехал – прощевайте! Но их благородиям я еще испеку рака. Я лет пять не читал «Нового мира», помнил только «старый» «новый». Сейчас просмотрел – мать моя, мамочка. Ето чиго же такое делается: проза такая, словно не только Толстого или Чехова, но Нестора-летописца еще не было, «литературоведение» – сплошь «загадки» и «открытия». Ужасно хочется написать статью о «загадках» и начать с батюшки Ираклия[314], который, яко же бес, всех попутал. Как подумаю, даже печень пухнет, как у Щедрина. И написал бы лихо, да вот кто напечатает: все только «загадками» и живут, Шерлоки Холмсы, так их…

Вот я и потешился, душу отвел.

Завтра еду на два дня в Таллин – лекции на киностудии, а потом в Ленинград – в ЛГУ заседание памяти Н.И. Мордовченко[315] (помните то заседание и Левку у раздевалки?[316]).

Ну все пока – еще раз будьте здоровы.

Неизменно Ваш

Ю. Лотман

9. III.85.

15 марта 1985 года

Дорогая Фрина!

Пишу из Ленинграда. Вчера был доклад на филфаке. Наших никого не было: ни Левки, ни Марка, ни Вовки – вообще никого. Народу было – полный актовый зал. Общий доклад о Н.И. Мордовченко сделала Березина, потом докладывал Маркович о Гоголе – длинно и неудобопонятно, потом был Борис Федорович о проблеме жизни и смерти у Добролюбова – интересно. А под конец я, грешный. Заключал Мак, который стал стар и трогателен. Была Ваша давнишняя руководительница Нина Вл. Алексеева. Из стариков был только Максимов, но и тот до конца не досидел и меня не слушал (очень извинялся – устал). Сегодня была панихида по Вл. Ник. Орлову (умер 8.III). Я не пошел. Говорят, были все старики: Бялый, Ямпольский и др., но до горести старые. Вообще грустно. Заглянул я в 138 ауд<иторию> на филфаке (теперь какой-то др<угой> номер) – в самом конце, там, где бывали лекции Мордовченко и где Вы всегда сидели на первой парте в левом ряду (2-й курс!). Какое-то комсомольское собрание. Уловил фразу: «Некоторые студенты по некоторым причинам еще не сдали некоторые экзамены…» Все еще не сдали…