Записки блокадного человека - Лидия Яковлевна Гинзбург
Р. не скрывает грубой жалости: «Мне ее бесконечно жалко. Мне все равно, что у меня нет зубов, а что у нее нет зубов – жалко».
Человек, который может сказать это третьему, – уже совсем не любит, больше того – уже забыл, как любил.
Слава богу, теперь уж она берет у меня, что ей нужно. Раньше ведь это была такая драма, если я осмеливалась предложить сахар или что-нибудь такое.
А Н. ищет больные места.
Я никогда уже не сержусь (превосходство), хотя она говорит мне чудовищные вещи. Вдруг говорит, что не считает меня ни особенно умной, ни талантливой, ни образованной (добирается до больного места в реализации. Ведь все эти постулируемые качества Р. остались не доказанными*). Конечно, ты образованнее меня, образованнее хх (сестры), образованнее Нюры (это уборщица, которая здесь жила), но это ничего ни значит. Я ей говорю – не сомневаюсь, что есть много людей, которые умнее меня, талантливее и образованнее, но зачем это, собственно, говорить.
А говорится это именно потому, что Р. всегда требовала от них, чтобы они признавали ее интеллектуальные возможности и превосходство. Они предназначены украшать жизнь, а она (атрибут мужественности) созидать ценности. И они шли на то, чтобы признавать творческую нереализованность Р. – временной задержкой (Р. не может продавать книги, которые нужны для работы). И теперь это говорится в порядке разоблачения. Это месть. <…>
Все трое, связанные между собой переплетающимися отношениями, стараются сейчас друг перед другом. H. (Н.К.)4 должна показать Т. свою неиссякаемую жизненную энергию и вытекающие отсюда достижения с подразумеванием: вот какую опору ты могла иметь в жизни и что потеряла по собственной вине. Подумай: как я ошибся, как наказан!
Прямо говорить неловко. Испытанный способ довести до сведения свои достижения – это рассказать о них в порядке интересного курьеза. Так она сообщает, что состоит старшим инженером завода. Изумление! Разъясняется, что так она проведена по штатам на заводе, где пишет его историю. Т. отвечает тем же. Тут речь идет о положении библиотечного начальства, десять человек подчиненных. Подается это в виде курьеза – одна принесла конфетку, другая пачку папирос. Товарищи, так не годится, это что же – «взятка»? Этот анекдот всплывает несколько раз. Из него явствует начальство, и притом пользующееся популярностью. Н. со своей стороны тоже испытывает потребность проявляться. Входит в комнату с сандалетами в руках. «Вот, говорят, что у ленинградцев нет интересов (этого никто не говорит; это идея последних дистрофиков). А я в таком восхищении, что достала эти сандалеты. Посмотрите, как хорошо» (надевает). Показывает, что в ней живы женские интересы. Что у нее красивые, небольшие ноги (у Н.К. – большие). Она всегда носит обувь на номер больше, потому что не любит себя стеснять. Это переизбыток женской уверенности.
Любопытна. На разговор о будущем Н.К. реагирует примерно так же, как Ар. – Будет трудно с работой. Будут предъявлены очень большие требования. Конкуренция свежих людей и т. п. По-видимому, это уже типовая мысль. Мысли служащих людей, не уверенных в своих силах, в своей профессиональной нужности. Проблема уже поворачивается к ним именно этой стороной.
Н.К.
Сочетание исключительного физического и психического здоровья, уравновешенности и проч. с инверсированностью, пассивной, но устойчивой. Нормальные отношения не исключены, но они оказываются неполноценными, отношениями второго сорта. Собственное объяснение – только однородное существо может понять все, во всех тонкостях. Мужчина не понимает. Ему не до того (интересное наблюдение), и потому он думает только о себе. Между тем тут (при наличии искусства) – полное понимание, полное внимание, можно себя доверить, тонкость, точность и сила воздействия, недостижимая при других условиях. Это требование очень сильной чувственной раздражимости, притом не локализованной, что у женщин встречается сплошь и рядом и что для гомосексуальных вполне нормально. Локализованное, конечное сексуальное переживание для этих периферийно чувственных женских организаций обычно даже неприятно или не нужно. Они эротичны (противоположный тип. – Вета, Ирина Щеголева). На этом периферийном эротизме и закрепляется детская и юношеская амбивалентность. Все это нисколько не противоречит психическому здоровью. Напротив того, спасает психическое здоровье, подтверждая утверждение Фрейда, что именно искусственное подавление эротических потребностей данной организации приводит к комплексам и надрывам.
Физиологический момент находит себе и психологические подкрепления (вторичные). Сравнительная легкость отношений. Понимание и приспособление в быту, такое же, как в сексуальной жизни. Отсутствие требовательности, грубости и мужского эгоизма. Общность вкусов и интересов. Одновременное удовлетворение потребности в подруге. Меньше ломки, ответственности и опасности (для нежелающих детей). Нет вторжения чуждого, ломающего элемента.
Прочнее всего эти отношения оказываются у женщин (если брать пассивную сторону) энергичных, материально независимых, с хозяйским отношением к жизни, именно психически здоровых и общественно реализующихся настолько, что они обходятся без детей и настоящей семьи. Противоположные характеры скоро начинают тосковать по вторжению чуждого начала со всеми его атрибутами грубости, требовательности и эгоизма, ибо оно представляется им началом силы, умения и понимания, им недостающим.
У Н.К., как это часто бывает в этих случаях, есть свой мужской идеал с гипертрофированной мужественностью и с троглодитской ролью в сексуальных отношениях. Но в том-то и дело, что этот идеал остается абстракцией, а реализуется другое.
Н.К. – несокрушимое физическое здоровье, чувственность, напор, жадность к жизни, способности. Провинциальная культура (хоть она и петербуржка) и прирожденное безвкусие (туалеты, непонимание кино). Благодаря доброте и сострадательности, благодаря тому, что она обожала отца, человека с принципами, который привил ей неопределенную порядочность и уважение к социальным ценностям, – напор, жадность жизни не втолкнули ее в эгоистическое одичание. Напротив того, она ищет расширения. Она хочет пополняться и украшаться всеми возможными ценностями – социальными (смутно обоснованными, но это ее не смущает), эстетическими, эротическими и проч. и проч. При этом интенсивное ощущение себя, своей реализации и довольства. Женщины, сколько-нибудь успешно подвизающиеся на общественном поприще, вообще склоны к довольству. Это в силу инерции, еще живущей в крови атавистической уверенности в том, что женщина назначена для семейного круга и что, выходя из этого круга, она тем самым уже совершает некий акт, социально ценный, ставящий ее выше других женщин и приобщающий к высшей человеческой категории. Поэтому мужчине гораздо труднее достигнуть удовлетворяющей социальной реализации.
Дело не в том, конечно,
