Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

Я уже говорил, что Александр Евгеньевич был первоклассным летчиком. И в таких условиях он и показал свое мастерство. Полет шел отлично. Скоро Центральный аэродром.

— На подлете к Москве самолет вдруг начал терять высоту, — рассказывал потом Голованов. — Я добавил мощности моторам. На некоторое время полет выровнялся. Потом — опять снижение. Еще добавил мощности. Высота стабилизировалась, но ненадолго.

Стало ясно — обледенение. Сколько ни включал ан-тиобледенители, ничего не помогало. Единственное спасение: мощность и мощность. Понемногу добавляй и добавляй. На сколько хватит. А если не хватит?..

У Голованова было нечто подобное еще в период финской кампании. Он вылетел из Ленинграда в сторону Ладожского озера. Под облаками прошел буквально минут десять — пятнадцать. Самолет начал терять высоту. Ни мощность двигателей, ни антиобледенитель не помогали. Развернулся и — обратно. На бреющем еле дотянул домой.

И на этот раз то же самое. Уже нечего и думать о Центральном аэродроме — пошли на ближайший. Приземлились на полном газу, но благополучно. Георгий Константинович так и не понял ничего. Только извинились перед ним, что немного до дому не довезли.

На машине оказалось бугристое обледенение. Нормально самолет лететь не мог. И чем дальше, тем хуже. Еще бы немного, и... Но, к счастью, полет завершился благополучно.

А вдруг бы началось обледенение и у нас, над вражеской территорией под Кенигсбергом? Что тогда? Куда лететь? Где садиться? Об этом коварстве природы надо было помнить всем летчикам, а нам, дальникам, тем более не забывать ни на минуту.

Не забываем. Через все каверзы погоды идем вперед и вперед. Время тянется так медленно, что, кажется, пешком и то быстрее до этого Кенигсберга добрался бы. Но это так кажется перед боем, пока не появились истребители врага, не сделан первый заход на цель. А там все закрутится вихрем, и все томительные часы спрессуются в памяти, станут маленькими-маленькими секундами.

— До цели тридцать минут, — сообщает Куликов. Вижу, подходим к морю. Вот оно — смутно проглядывается в окнах облаков впереди и ниже.

— Давай, Саша, снижайся еще, — просит штурман. — Надо искать цель.

Еще теряем высоту. И окна в облаках стали пошире.

— Вижу береговую черту. Сделай разворот влево. Выполняю просьбу штурмана. Затем еще целая серия разворотов. И вот под нами город.

— Кенигсберг, — почему-то полушепотом произносит Куликов.

И мы тоже повторяем про себя это ненавистное тогда для нас, как символ врага, слово: «Кенигсберг...»

— Внимание. — Голос Куликова будто из металла отлит. — Бросаю бомбы!

Фашисты начинают обстрел, но поздно. Мы скрываемся в облаках и берем курс на восток. Ни одной тебе царапины! Как в сказке. Настроение чудесное. Облегченный самолет легко идет вверх. Высота 7000 метров. Попутный ветер увеличивает скорость. «Давай, давай, давай, — дружно поют моторы, — домой, домой, домой». Кажется, на обратном пути снова были грозы, и тяжелые облака, и ночь. Мы уже этого не замечали...

Прошло двое суток, и мы снова в полете. Курс тот же — Кенигсберг. Теперь нас летит много — несколько полков, чтобы нанести по военно-промышленным объектам противника массированный удар.

У нас на борту, кроме штатного экипажа, в кабине штурмана наш старый приписник — военный корреспондент майор Виктор Гольцев. Я уже рассказывал, как он летал с нами на боевое задание. И не один раз. Но все на ближние цели. А сейчас ему захотелось посмотреть, как мы бомбим врага в его же глубоком тылу.

Но вот ведь дело-то такое — сегодня летим не первыми. Ушли раньше нас другие эскадрильи. До цели еще более ста километров, а мы уже видим зарево пожаров. Подходим ближе, кругом разрывы: на земле взрываются наши бомбы, вверху — вспышки фашистских зенитных снарядов. Везет корреспонденту на зрелища!

Заходим на цель и попадаем прямехонько под зенитный обстрел. Слышу в наушниках, Гольцев с юморком (не дрейфит!) бросает Куликову:

— Сергей Иванович, ведь так нас могут и сбить.

— Вполне вероятно, — спокойно отвечает штурман. — Еще как могут.

Бросаю самолет в гущу снарядных разрывов. Знаю, что второго залпа по этому месту не будет. Я уже не раз таким вот образом спасал и самолет, и экипаж. Не знаю, мой это маневр или еще до меня так поступали (вероятнее всего — да), но я всегда говорил товарищам:

«Ныряй в самый султан разрыва — и ты спасен».

Отбомбившись, уходим от цели.

— Подождите, — вдруг слышу голос корреспондента.

— Как подождите? Ни тормозов, ни заднего хода у нас нет, — отвечаю. — Что случилось?

— Я должен сбросить свой груз.

Оказывается, увлекшись наблюдением за бомбардировкой, Гольцев забыл о листовках, которые захватил с собой, чтобы сбросить их над Кенигсбергом.

— Вы с Куликовым проверьте, может быть, и бомбы забыли сбросить, — смеюсь в ответ.

Мы убедили Гольцева, что выбросить листовки можно и здесь.

— Город еще рядом, — говорили мы. — Так будет даже лучше: их ветер доставит по назначению. А если сбросить над Кенигсбергом, не исключено, что они упадут в море.

Койечно же, все мы сознавали важность такого груза. Это ведь тоже бомба. Пусть, может, более замедленного действия, но сработает со временем в сердцах и душах обманутых Гитлером немцев. Все экипажи нашего полка целыми и невредимыми вернулись на свою базу.

Вторжение во вражеское небо началось. За Кенигсбергом мощным ударам нашей авиации подверглись другие города фашистской Германии. Помнится, Юрий Левитан, сообщая сводку Совинформбюро, торжественно известил всему миру о том, что в ночь на 19 августа 1942 года большая группа советских самолетов бомбардировала военно-промышленные объекты Данцига, Кенигсберга и Тильзита. В результате бомбардировки в городе Данциге возникло большое количество очагов пожара, из них семь — крупных размеров, наблюдавшихся экипажами при уходе самолетов от цели до пределов видимости. Отмечено шестнадцать взрывов, в том числе пять огромной силы с выбрасыванием яркого пламени и клубов черного дыма. В районе складов портового управления и Данцигской верфи возникло девять очагов пожара. В Тильзите зафиксировано четыре крупных пожара и несколько взрывов. При налете на Кенигсберг, Данциг, Тильзит особенно отличились капитан Брусницын, старший лейтенант Гаранин, капитан Писарюк, майор Ткаченко, капитан Нссмашный и многие другие. Были отмечены действия и нашего экипажа.

Газета «Правда» писала в те дни: «Германское радио передало заявление «авторитетных военных кругов Берлина», что советская авиация с 15 по 25 августа за время налетов на Кенигсберг, Данциг и другие города Восточной Пруссии якобы потеряла 136 самолетов. На самом деле за время налетов на военные объекту городов Восточной Пруссии советская авиация не потеряла ни одного самолета. Был случай, когда один самолет вовремя не вернулся на базу, считался потерянным, но и он позже нашелся. Жульническое сообщение лжецов из бандитского дома Гитлера и К°, во-первых, является самым убедительным свидетельством эффективности налетов советской авиации на военные объекты немецких городов и, во-вторых, проявлением бессилия немецкой противовоздушной обороны помешать этим налетам».