Борис Тихомолов - Небо в огне

— Докладываю. Бомбы сброшены по цели. Боевое задание по уничтожению живой силы противника выполнено…

Доклад прозвучал официально и сухо. В наушниках — молчание. Только слышно было, как вздыхал и кашлял командир, грызя конец нераскуренной трубки. И мысли Карташова были самые нерадостные. "А вдруг действительно бомбы угодили в партизан? Ребята ждут, лозунги пишут, готовят какие-то подарки… Эх, если бы не этот сотый, юбилейный! Пришел бы к командиру, доложил: вот он я. До цели не дошел, задания не выполнил. Бомбы сбросил черт те куда, судите, как знаете, А сейчас… Соломатин тоже — хорош гусь: поставил командира в такое положение. Старый боевой товарищ называется. Все принял на себя. Поди вот теперь доложи: "Товарищ гвардии полковник! Штурман Соломатин сбросил бомбы без моего разрешения…" На что это будет похоже?

Второй пилот, капитан Беляков, всегда хмурый и неразговорчивый, словно угадав мысли Карташова, выключил ларингофоны, чтобы экипаж не слышал, склонился с сиденья, прокричал над уходом:

— Не журись, командир! Тут уж ничего не поделаешь. За нами не пропадет. В долгу не останемся!

Карташов вынул трубку изо рта, благодарно кивнул:

— Ладно. Бери управление.

Прошло несколько дней. Все это время и Соломатина, и Карташова не покидала какая-то неловкость и неискренность в отношениях. Разговаривая, они пытались, как и прежде, открыто смотреть друг другу в глаза, но зрачки помимо воли избегали встречаться, уклонялись, и от этого взгляд у обоих становился отчужденным, холодным, словно где-то там, в глубине души, у каждого образовались невидимые льдинки. Опуская глаза, они расходились. Это их угнетало и мучило. У каждого не хватало мужества признаться даже самому себе, что мучает их страх за неизвестные последствия того бомбометания на сотом, юбилейном вылете.

И вот однажды, когда летчики и штурманы полка, получив боевое задание, уже собирались расходиться, открылась дверь, и на пороге появился в сопровождении командира корпуса и еще какого-то пехотного майора высокий худой генерал в прямоугольных очках на горбатом носу.

Все встали, недоумевая, что означает это внезапное посещение начальства из Ставки Верховного Главнокомандования. Начальник штаба приготовился доложить, но генерал, махнув рукой, мол, не надо, твердым шагом старого служаки подошел к столу, заваленному планшетами и картами, поздоровался со всеми: "Здравствуйте, товарищи летчики!" И когда в ответ прозвучал дружный хор голосов, оказал: "Прошу садиться", — и сел сам на подставленный майором стул. Снял фуражку, бережно положил ее на край стола и усталым движением пригладил коротко подстриженные волосы.

Все это он делал так раздражающе медленно, что Соломатин, сидевший рядом, нетерпеливо заерзал на стуле. "Да не тяни же ты, не тяни!" Он уже догадывался, о чем будет сейчас говорить генерал. И Карташов тоже догадывался. На широких скулах его побледневшего лица застыли желваки.

Генерал прокашлялся и полез в карман за носовым платком.

Соломатин весь подался вперед. Больше не было сил переносить эту пытку, это неведение. Он во всем виноват. Только он. Один! Сейчас он встанет и во всем признается.

Штурман сделал движение, чтобы подняться, но рука Карташова, сидевшего рядом, властно сдавила коленку. Злой шепот прошелестел над ухом:

— Сидеть! Слышишь?

Генерал поднял голову.

— Вы что-то сказали? Карташов привстал со стула.

— Нет, нет, это я не вам, товарищ генерал. Простите.

— Пожалуйста, — ответил тот и вытер платком губы. — Так вот, я хотел у вас спросить, товарищи летчики…

Внимание генерала привлекли запотевшие стекла очков. Он снял их, подышал на стекла и принялся протирать кончиком платка. Стоявший сзади майор громко щелкнул замком большого портфеля из желтой кожи, вынул сложенную гармошкой карту, положил ее на стол.

Генерал благодарно кивнул, почесал дужкой очков седую бровь и, близоруко сощурившись, окинул взглядом настороженные лица летчиков.

— Мне поручено узнать, товарищи летчики, кто из экипажей "ТБ-седьмых" в ночь на 25 октября в 22 часа 02 минуты сбросил бомбы на населенный пункт Светлые Роднички. — Он ткнул пальцем в карту: — Вот здесь.

Тишина нарушилась движением, скрипом стульев, шелестом карт. Летчики потянулись за своими планшетами. Сдержанный шепот пронесся по залу:

— Светлые Роднички? Интересно! А что там случилось?

Соломатин, чувствуя, как бледнеет, взял свой планшет, но смотреть не стал. Что смотреть? Кого обманывать? "Что там случилось?". Случилось самое страшное — бомбил по своим, и за это в лучшем случае трибунал, разжалование, штрафной батальон. Впрочем, он может и не признаться, но совесть, совесть! Как он будет жить с этим страшным грузом?

Шелест карт утих. Наступила мертвая тишина. Все смотрели на генерала. Лицо его было взволнованно. Дрожащими пальцами он надел очки, тут же сняв, постучал ими по карте.

— Так что же, товарищи летчики, кто? Я объехал все полки "ТБ-седьмых" ваш последний. Но ведь кто-то бомбил!

Молчание. Мертвая тишина.

— Никто? Странно. И… очень жаль! — Генерал сердитым движением накинул очки на горбинку носа и поднялся со стула. — Очень жаль, — еще раз повторил он. — У меня к вам вопросов больше нет. До свидания! Он кивнул головой и вышел, забыв на столе фуражку. Майор, торопясь, запихивал в портфель карту.

— Совершенно необъяснимо, — тихо сказал он сидевшему рядом Соломатину. Никак не можем найти, кому вручить ордена Ленина и Красного Знамени. В ту ночь в Светлых Родничках был уничтожен весь летный состав крупного фашистского авиасоединения.

Соломатин уронил планшет.

Секунды, стоящие жизни

Мелькают дни, мы их не видим. Ночи, ночи, ночи. Рев моторов. Бомбы. Взлеты. Цель. Прожектора. Зенитки. Атаки истребителей. Линия фронта под Сталинградом Аэродромы противника. Южная окраина Сталинграда. Северная окраина. Отдельные кварталы. Отдельные точки. Бомбежки с малых высот. Сыплются бомбы. Встают фонтаны земли. Жуткое месиво из огня и дыма, из едкой цементной пыли. Ад на земле. Ад в воздухе. По два, по три вылета в ночь…

Мы не люди. Мы сгустки невообразимой воли и страстного желания победить. Не видим, что едим, не знаем, когда спим. В наших сердцах холодное кипение, в сознании — единая цель, ради которой не жалко отдать жизнь. Мы знаем одно: идет великая битва за ключевые позиции. Враг надеялся, что здесь он схватил нас за горло. Но наши пальцы тоже что-то нащупали. Так раздавить же гадину! Раздавить!

И мы давили. Порой нам не хватало воздуха. Порой нам не хватало сил. Но воля наша была несгибаема. Русь, родина наша, никогда твои сыны тебя не предадут!