Наталья Решетовская - В споре со временем

В контексте письма это звучало тем менее убедительно, что начиналось оно с признания, что «Кроткую» мы пропустили, «Таманго», по слухам,ерунда, а «Судья» — «ничего, но можно и не посмотреть».

А звучала эта оценка — «вся мировая кинематография идёт на снижение» так, будто Солженицын вернулся по крайней мере с международного кинофестиваля.

Снова — нетерпеливая поспешность в выводах!..

Сомнения за судьбу кино Солженицына не оставляли и позже. «Боюсь, что будущее кинематографа, которое предвидел Л. Толстой, или уже миновало, или разменялось, не состоялось», — писал он.

Увы, мой институт всё больше становился для меня лишь средством заработка. Всё, что бы я ни делала, я любила делать с увлечением. А там этого уже не было. Я как бы перегорела… В преподавании добралась до своего потолка, выше которого уже не могла прыгнуть, а настоящую научную работу, которой занималась в Москве, в Рязани я наладить не сумела.

Гораздо большее удовольствие, чем чтение лекций, доставляла мне помощь мужу, занятия музыкой, английским языком, фотографией. Научилась шить и для себя и для мужа.

Что касается занятий музыкой, то мне очень не хватало руководства. Следуя советам мужа, который ставил мне себя в пример, я стараюсь двигаться вперёд, штудируя книгу Г. Нейгауза «Искусство игры на фортепиано».

Сделала попытку устроиться в областную рязанскую филармонию, но без руководства потеряла форму. Какая филармония…

Муж подсмеивается надо мной за мои многообразные увлечения и порывы и считает, что всё-таки я не нашла пока ещё своего стержня в жизни. Действительно, моё индивидуальное ещё просит какого-то выражения. Но стержень есть. Это — любовь к мужу. Наши отношения были таковы, что моя жизнь была полностью или почти полностью подчинена его интересам, его работе. Не случайно наши друзья Зубовы подшучивали надо мной, называя меня «чеховской душечкой».

А «душечка» была его идеалом! Он мне в своё время рассказывал, а потом как-то вспоминал об этом и в письме к Зубовым, что ещё в Кок-Тереке сделал фотоотпечатки толстовского послесловия к «Душечке» и давал их читать или посылал «многим своим предполагаемым невестам». Причём, никого перспектива стать такой женщиной не привлекла. И «лишь Наташа в 1956 г. в Торфопродукте — прочтя, согласилась тотчас и полностью».

Это было вовсе не жертвой, а моим естественным состоянием. Именно потому так тяжела будет будущая разлука! И только тогда, слишком поздно, пойму, что нельзя в наш век ни для кого, даже ради самого выдающегося человека, становиться «чеховской душечкой»!

Разнообразие в нашу размеренную жизнь со строго заведённым распорядком вносили гости, хотя и очень редкие.

Приезжал к нам ещё раз Николай Андреевич Потапов. К тому времени «Андреич» перебрался на строительство Воткинской ГЭС, на Каме, где был начальником управления электромонтажа.

Несколько раз к нам приезжал Д. М. Панин. Бывали и другие друзья.

Из моих подруг приезжала ко мне только Шура Попова, да один раз, проездом, была у нас Ирочка Арсеньева из Ростова, подруга детских лет.

Все приезды Шуры не обходились без нашего с ней музицирования. Однажды сделали запись на магнитную ленту нашего небольшого концерта: Шуман, Шуберт, Римский-Корсаков, Векерлен…

Все эти гости приезжали не неожиданно, были, так сказать, плановыми гостями.

Пожалуй, только один гость свалился к нам, как снег на голову! Хотя муж мой не виделся с нежданным посетителем 15 лет, да и виделся всего только один раз, в поезде, узнал он его тотчас же. Уж больно характерна была наружность у знакомого нам Лёни Власова.

Успевшие когда-то так быстро подружиться, Александр и Леонид оживлённо проговорили весь вечер.

Власов часто бывал в командировках в Москве (жил он в Риге) и рад бы был нас навещать. Но уже во второй приезд почувствовал, что Александр с ним очень сдержан, и понял, что «просто так» к нам приезжать не годится… Дело ограничилось редкой перепиской.

Впрочем, что Власов! Запомнившееся, но всё-таки мимолетное знакомство. Когда в Рязань переедет Николай Виткевич, я буду в восторге. Думалось: столько пережито им и Александром вместе. Муж познакомился с Николаем на десять лет раньше, чем со мной… Всё время рядом: школа, университет, МИФЛИ… Они были вместе и на фронте, и в тюрьме… А Солженицын сразу же охладил мои пылкие эмоции.

— В гости ходить будут… Подарки делать надо…

Из родственников к нам изредка приезжала погостить тётя Женя, мамина сестра. А во второй половине января 61-го года приехала тётя моего мужа (жена его дядюшки по материнской линии — Романа) Ирина Ивановна Щербак.

Тётя Ира, «весьма поладившая со всеми нашими старушками», как констатировал мой муж, чувствовала себя у нас хорошо и легко.

Показали ей Рязань, свозили в нашу милую Солотчу. Эта поездка имела ещё и деловую сторону. Не согласится ли Ирина Ивановна переехать к нам поближе? В деревне Давыдове, рядом с Солотчей, продавался дом с садом. Мы могли бы купить дом и поселить её там. А сами будем постоянно её навещать, обеспечивать всем необходимым, помогать по хозяйству, проводить там выходные дни, а то и жить неделями.

Тёте Ире очень там нравится. А всё-таки как-то боязно трогаться с привычного места. Да и как же быть с кошками?.. С ними ведь в поезд не посадят…

«Нет, — говорит она, — лучше стариков не трогать с насиженных мест!» Не решилась Ирина Ивановна на резкую перемену своей жизни. Предпочла одиночество в маленькой каморке… Одиночество, которое она делила со своими четвероногими.

После отъезда между тётей Ирой и моей мамой началась оживлённая переписка. Сначала считалось естественным, что писала в основном моя мама, что все заботы с посылкой денег, посылок она взяла на себя. Но с годами начала расти обида на племянника — сам почти не пишет ей. Больное старческое воображение обвинило в этом нас с мамой. Это мы отгораживаем от неё Саню. Я не сдержалась и ответила ей. Напомнила, как она когда-то, пожалев кошек, предпочла их Сане.

Те, кого интересует Солженицын и его книги, знакомы с Ириной Щербак. Задолго до ноябрьского номера западногерманского журнала «Штерн» за 1971 год о ней написал сам Солженицын. Ирина Щербак в молодости описана под своим собственным именем в «Августе Четырнадцатого», а в старости — в «Свече на ветру» (тётя Христина). Из этих произведений известно о её набожности.

Но Ирина Ивановна не просто верующая. Свои оригинальные взгляды она излагала в многочисленных письмах моей маме, посвящённых, помимо прочего, опекаемым ею кошкам. В одном есть такие строки:

«Вот они истинные последователи Христа. А люди далеко стоят от учения Христа».