Ромен Роллан - Татьяна Лазаревна Мотылева
Телеграммы от Стефана Цвейга, Райнера Мариа Рильке, д-ра Альфреда Г. Фрида, Нидерландского антивоенного союза и т. д. Письма от Сейпеля, А. Фореля, д-ра Ферьера; от молодого студента-юриста из Лозанны, сына швейцарца, родившегося во Франции, и немки; он рассказывает мне, что мои статьи счастливым образом воссоединили распавшуюся семью, различные члены которой находятся в противоположных воюющих лагерях. Фиалки из Цюриха, розы из Берна, ландыши и подснежники из Женевы… Увы! Почему нет возле меня никого, кому бы все это доставило удовольствие».
Международный моральный авторитет Ромена Роллана, как художника-гуманиста и борца против войны, становился все более очевидным и общепризнанным. В ноябре 1916 года ему была присуждена Нобелевская премия по литературе, как говорилось в решении Шведской академии — «отмечая возвышенный идеализм его литературного творчества и проникнутую симпатией точность, с какою он сумел обрисовать различные человеческие типы».
За известием об этом награждении сразу последовал поток поздравительных писем и телеграмм из разных стран, от знакомых и незнакомых людей.
В ответ на приветствие «Кружка союзников» — группы французских и английских солдат, интернированных в Швейцарии, — Роллан писал:
«Эта награда присвоена не мне, а нашей стране, именно в этом смысле я ее и принимаю, и счастлив, что она может способствовать распространению тех идей, за которые Францию любят во всем мире. Я смею говорить так, сознавая, что эти идеи принадлежат не только мне, но и ей, это идеи Монтеня, Вольтера, «милой Франции» прошлого — а также и будущего, как я надеюсь и желаю».
Всю сумму Нобелевской премии Роллан роздал различным общественным благотворительным организациям — в Швейцарии, в Париже и в его родном Кламси. Самое крупное пожертвование досталось Международному Красному Кресту.
2
Статья «Убиваемым народам», опубликованная Ролланом в ноябре 1916 года, по его собственным словам, открыла собою «новый период» в его антивоенной деятельности: она прозвучала «как некая декларация полного разрыва не только с войной, но и со старым обществом, с капиталистическим и буржуазным строем, породившим войну. Я больше никого не щадил. Судил нации. Обвинял главного преступника — деньги».
За два года Роллан многое узнал и передумал. Он все дальше отходил от простодушных представлений о войне как непостижимом стихийном бедствии, возникшем по велению слепой Судьбы.
Кто развязал войну, кому она выгодна? Кому принадлежит реальная власть в воюющих странах? Роллан никому не хотел верить на слово. Конечно, он с интересом прислушивался к живым рассказам разнообразных своих собеседников; ему было любопытно, скажем, услышать от Эйнштейна, что в кайзеровской Германии крупные банкиры и промышленники, вкупе с генеральской кастой, более могущественны, чем сам кайзер. Но Роллан хотел сам дойти до корня, докопаться до истины. В нем заново проснулась исследовательская страсть историка, привыкшего доверять только фактам и документам. В его дневнике за 1915–1916 годы много страниц заполнено выписками из политических и экономических журналов, финансовых бюллетеней, статистикой прибылей крупного капитала, полученных благодаря войне. Немало записей в таком роде:
«Любопытные сведения о военных прибылях заводов Круппа (157.763.688 фр. в 1914–1915 гг., т. е. рост чистой прибыли почти на 77 миллионов) и о доходах американцев. Подсчитано, что за первые восемь месяцев 1915 г. Соединенные Штаты поставили на 2 с половиной миллиарда товаров…»
«Скандальное обогащение Соединенных Штатов благодаря войне. По сообщению из Лондона (от 12 августа) сумма военных заказов союзных держав достигает 600 миллионов фунтов стерлингов (15 миллиардов). Один лишь завод «Бетлеем стил корпорейшн» получил заказов на 60 миллионов фунтов. «Дюпон компани» на 40 миллионов, «Болдуин локомотив уоркс» на 30 миллионов и т. д. Эти громадные заказы оживили американскую промышленность и отодвинули громадный кризис. Пока еще они выполнены лишь наполовину («Аванти», 13 августа). Высшая степень злодейства: эти нейтралы спекулируют на продолжении побоища в Европе, а сами потихоньку благодушно поговаривают о мире, чтобы успокоить свою совесть».
И в дневнике и в статьях Роллана последних лет войны еще не раз промелькнут привычные наивные фразы о «космическом кризисе» и «коллективном безумии». Но факты и документы давали ему основу для таких обобщений, какие он не мог бы сделать летом 1914 года. В статье «Убиваемым народам» он писал:
«В том неудобоименуемом вареве, какое представляет собой нынче европейская политика, самый большой кусок — это Деньги. Кулак, который держит цепь, связующую общественное тело, — кулак Плутуса. Плутуса и его шайки. Это он — истинный хозяин, истинный глава государств… Народы, жертвующие собою, умирают за идеи. Но те, которые приносят их в жертву, живут ради корысти… Несчастные народы! Можно ли себе представить жребий более трагический! Никогда ни о чем не спрашиваемые, всегда приносимые в жертву, ввергаемые в войны, принуждаемые к преступлениям, которых они никогда не хотели совершать…»
Роллан и теперь в своих антивоенных статьях выступал не как экономист и политик, а как художник. Его главной сферой исследования были не материально-хозяйственные и даже не социальные, а прежде всего нравственные, психологические процессы, происходившие в людях. Вместе с тем для него становилось все более очевидным то, о чем он писал своему другу Сейпелю еще в самом начале войны. Человек — это тоже Судьба! Силы, породившие войну, заинтересованные в ее продолжении, не столь уж таинственны. Их можно распознать, — значит в конечном счете можно и побороть. Роллан призывал «убиваемые народы» объединить свои усилия, чтобы не только положить конец войне, но и добиться коренного социального обновления. А деятелей культуры, людей творческого труда он (в частности, в статье «Писателям Америки») призывал к тому, чтобы они помогли угнетенным массам осознать свою мощь и обрести голос.
8 ноября 1916 года Роллан ответил на анкету «Литература и будущее», организованную французским журналом «Бонне руж»:
«Вы спрашиваете, какую позицию должны будут занять писатели после войны. У них был и есть один долг, и до нее, и после: правда. Но я надеюсь, что после войны будет больше людей, познавших правду и знающих ей цену. Они встречались с ней шлицом к лицу, в несчастье и ужасе. Ну и что же — пусть говорят, пусть говорят все! Пусть каждый расскажет, что видел, что перечувствовал, все до конца! Пусть каждый посмеет заглянуть в глубины своего сознания, пусть вытащит наружу, осветит беспощадным и здоровым светом реальности все то, что он старательно прячет в тени своего сердца: истинные или ложные верования, условности, предрассудки, мелкие,
