Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том II. Книга I - Юрий Александрович Лебедев
О конкретном взрыве 29 августа в нём не сказано ни слова. Но подробно «объясняется», что могли принять американские эксперты за атомный взрыв:
«В Советском Союзе, как известно, ведутся строительные работы больших масштабов – строительство гидростанций, шахт, каналов, дорог, которые вызывают необходимость больших взрывных работ с применением новейших технических средств. Поскольку эти взрывные работы происходили и происходят довольно часто в разных районах страны, то возможно, что это могло привлечь к себе внимание за пределами Советского Союза».[426]
Про атомное же оружие говорится уверенно – оно у нас есть и давно:
«…Советский Союз овладел секретом атомного оружия еще в 1947 году. Что касается тревоги, распространяемой по этому поводу некоторыми иностранными кругами, то для тревоги нет никаких оснований. Следует сказать, что советское правительство, несмотря на наличие у него атомного оружия, стоит и намерено стоять в будущем на своей старой позиции безусловного запрещения применения атомного оружия. Относительно контроля над атомным оружием нужно сказать, что контроль будет необходим для того, чтобы проверить исполнение решения о запрещении производства атомного оружия».[427]
Заявление должно было произвести впечатление, что обнаруженный американцами в сентябре взрыв – явление ординарное и не первое такого масштаба: мол, мы взрывали, взрываем и будем взрывать «новейшие технические средства». Поэтому в «атомном вопросе» мы считаем себя в равном с США положении, и готовы начать переговоры о запрещении атомного оружия.
Формально это был ответ на «Заявление Государственного секретаря США Д. Г. Ачесона об атомном взрыве в СССР» от того же 23 сентября:
«Наша страна с самого начала развития атомной энергии была полна решимости сделать все от нее зависящее для достижения действительно эффективного международного контроля над атомной энергией».[428]
Конечно, Жорж читал это сообщение ТАСС в газете, конечно, он правильно понял его «скрытый смысл», но воспринимал этот смысл отстраненно – он считал, что атомная бомба была в его «иной жизни», да и о степени важности своего вклада в её создание он, очевидно, и не догадывался. Сейчас его мысли были заняты другим – надеждами на излечение своей Милы, на успех своих хлопот по восстановлению в аспирантуре МХТИ им. Д. И. Менделеева.
Нужно отметить, что в целом план Сталина по «дымовой завесе» над Советским атомным проектом удался. Пока американцы анализировали произошедшее изменение в балансе сил, и составляли новые военные планы (знаменитый план «Дропшот»[429] был утверждён Комитетом начальников штабов 19 декабря 1949 года), Челябинский реактор обеспечил возможность к концу 1949 года изготовить две атомные бомбы РДС-1 типа американского «Толстяка», а в 1950 году еще девять (при планировавшихся семи).[430] Это, конечно, не шло ни в какое сравнение с сотнями американских бомб, но гарантировало охлаждение горячих голов в США от соблазна безнаказанного нападения.
Собственно, кроме атомных бомб, у Сталина были и другие, не менее эффективные, «охлаждающие агенты».
Как было рассказано в главе об учёбе Жоржа в Колумбийском университете, к 1949 году американцы осознали, что на применение против него атомного оружия Сталин имел эффективный «ассиметричный ответ» – оружие биологическое.
Миф о советских террористах, готовых заразить сибирской язвой всю Америку, в качестве дезинформации наверняка был внедрён в сознание высших политических и военных руководителей США. Но это не был «голый миф», за ним стояла и «суровая правда». К этому времени советские «военные биологи» добились впечатляющих результатов.
Вот что говорит об этом Л. В. Фёдоров:
«Чтобы направленность работ и «достижений» военных биологов стала очевидной, укажем, что в годы Великой Отечественной войны бригадный врач Н. Н. Гинсбург и военный врач I ранга А. Л. Тамарин (известный специалист в области сибирской язвы) были удостоены Сталинской премии. Тем ныне забытым документом Н. Н. Поликарпов, П. О. Сухой, А. Н. Туполев и А. С. Яковлев были премированы за создание новых военных самолетов (каждый – за свой), Н. Л. Духов – за тяжелый танк, А. Д. Швецов – за новый авиационный мотор к военным самолетам. А вот Н. Н. Гинсбург и А. Л. Тамарин были премированы «за изобретение нового медицинского препарата», как было скромно указано в несекретном документе тех лет («Сталинские премии. Справочник». Изд. «Советская наука», 1945 год.). Так что насчет оружия на основе бактерии сибирской язвы у нашей армии тоже все было в порядке. Только применить ее И. В. Сталин не решился. Скорее всего, не было нужды».[431]
Действительно, никакой нужды не возникло – уже к концу 1949 года температура в «горячих головах» американских военных понизилась настолько, что удар по плану Дропшот предусматривал возможность атомных бомбардировок СССР только в январе 1957 года.
Как уйти, чтобы вернуться?
Но, хотя важнейший военно-политический вопрос о предотвращении немедленного начала атомной войны был успешно решён, был ещё один важный вопрос, который возник в связи с осознанием американцами реальности советской атомной бомбы.
Всё-таки, аналитики США были достаточно профессиональными, чтобы понять – ошибка в предсказанных ими сроках появления атомной бомбы в СССР была следствием утечки информации об американских атомных секретах.
За сохранность секретных материалов отвечала контрразведка Манхэттенского проекта (Отделение разведки и безопасности) и ФБР. Как и для всяких бюрократических структур, в случае крупной неприятности (а взрыв советской атомной бомбы в августе 1949 года был очень крупной неприятностью!) им нужно было как можно быстрее найти «козла отпущения». А это неизбежно должно породить ужесточение мер безопасности и дополнительные расследования – кто же и как «украл бомбу»? В связи с этим под угрозой оказывалась вся наша «атомная» агентурная сеть в США. Очевидно, что нужно было предпринять какие-то контрмеры для нейтрализации этой опасности.
И, в рамках этих контрмер, для того, чтобы пустить американскую контрразведку по ложному пути, в КИ при МИД СССР (а фактически в I Управлении НКГБ) была задумана операция «звонок в посольство». Общая идея операции сводилась к тому, что мы как будто бы «сдаём» реального разведчика, который действительно раскрыл важные секреты Манхэттенского проекта. Нужно было создать впечатление, что этот разведчик действительно мог иметь доступ к самым различным аспектам Манхэттенского проекта.
В результате, как было задумано, самостоятельно убедившись в правдивости этой информации (что не должно было быть очень трудным и не должно потребовать много сил
