В Кондауров - Взлетная полоса длиною в жизнь

В этот день была мерзкая погода - осенний холод с низкой облачностью и дождём. После обеда доложили о готовности самолёта. Почему-то совсем не хотелось лететь, но длительное ожидание уже становилось невмоготу. Кабина штурмана для лётчика-инструктора была оборудована по такому минимуму, что говорить об обучении просто не приходилось, но управлять самолётом всё-таки было можно. После взлёта, не выключая форсажей, мы набрали 10 км и, разогнавшись до воздушной скорости 1200 км/ч, приступили к набору сверхзвукового потолка. Я сидел в задней кабине и через стекло гермошлема контролировал показания приборов. Прошли высоту 15 км. Оглядывая кабину, заметил внезапно появившийся дымок из-за вертикальной панели левого борта. Завихряющийся вначале, он затем разрушался и исчезал за счёт вентиляции кабины. Я машинально "заводил" носом и тут же беззвучно рассмеялся над собой: "Дурачок, ты же на чистом кислороде".

Я открыл лючок и попытался заглянуть внутрь, но гермошлем не позволял придвинуться к борту плотнее. Подняв голову, увидел такой же дымок из-за приборной доски. "Странно, что это может быть? Замыкание в электропроводке? Почему в двух местах? А может быть источник один?", - мысли, одна тревожнее другой, проносились в голове как бы по кругу. "Прекратить задание? А что если это от системы кондиционирования?"

- Станислав, у тебя в кабине всё нормально? Ничего подозрительного нет? - быстро спросил я лётчика.

- Кажется всё в порядке, а что такое? - забеспокоился он.

- Ничего, ничего, - успокоил я его, - не теряй скорость. - И слегка оттолкнул ручку управления "от себя", заметив, что высота 18000 м, а воздушная скорость 550 км/ч. - Увеличивай скорость, иначе не заберёшься на потолок, - скомандовал я лётчику, глядя на углы атаки.

Самолёт перешёл в горизонтальный полёт с небольшим снижением. В этот момент я заметил на приборе падение оборотов левого двигателя - стрелка с цифрой " 1" быстро перемещалась влево и вниз.

- Левый двигатель, - услышал я обеспокоенный голос лётчика.

- Не переживай, убирай форсажи и ставь левый на "стоп", - впереди я уже не наблюдал прежних дымков. - Алексей, разворачивайся на аэродром.

- Понял, но уже отказала навигационная система.

- Бери курс сто семьдесят градусов, - не успел договорить, как увидел падение оборотов правого двигателя. "Вот это мне уже совсем не нравится", сказал я сам себе и скомандовал в переднюю кабину:

- Ставь РУД на "стоп", держи скорость 500. Не торопясь, снижаемся до высоты 12 километров, там и начнём запускать.

Верхний предел для запуска был на высоте 14000 м, но я решил взять запас для большей гарантии. Оба двигателя работали на оборотах 12%.

- Станислав, передай обстановку руководителю полётов, - попросил я лётчика, а сам подумал: "Ничего, уж один-то как-нибудь запустим".

- Командир, у меня отказал высотомер, - послышался доклад из передней кабины.

"Всё правильно, - размышлял я, - не работают оба генератора, автоматика отключила всё ненужное. От барометрического высотомера сами отказались - не додумали, что можно лететь без обоих двигателей". Я посмотрел в боковое стекло фонаря. Металлическая птица в сорок тонн весом не летела, даже не планировала, а падала вниз как-то легко и беззвучно. Одна в этом огромном небесном просторе, она падала прямо на белоснежную облачную равнину. И, глядя на неё, не верилось, что эти, невинные с виду, облака, начинавшиеся, по словам метеоролога, на высоте 12000 м, превращаются внизу в тёмно-синие. И наполненные неизмеримым количеством влаги они сплошным толстым ковром опускаются до самой земли. "Ну что же, значит запускать начнём, как войдём в облака", - пришёл я к окончательному решению и передал его в переднюю кабину: - Начнёшь запускать левый в автомате. Если не пойдёт - сразу в ручном, в полуавтомате зря время терять только, - продолжал я давать указания, а сам смотрел на то, как мы не просто быстро, а уже стремительно приближались к верхнему краю облачности. - Готов? Давай! - подал команду, как только самолёт вонзился в белую вату облаков, а сам тяжёлым взглядом уставился на тахометр.

Словно резиновые, томительно тянулись одна за другой секунды. Напрасно, стрелка оборотов даже не дёрнулась.

- РУД - на "стоп", включай ручной запуск, снова ставь на "Малый газ", - передал я по СПУ, продолжая неотрывно смотреть на указатель оборотов. Ничего не изменилось. - Верни всё назад и повтори снова, только внимательней, - подавал новую команду, а сам уже не верил в успех.

"Напрасно всё это, - мелькнула неутешительная мысль, - тут что-то серьёзное". И как бы в подтверждение этому стрелка оборотов дёрнулась и поплыла, но... в обратную сторону.

- Быстро, правый - на запуск, - крикнул я, но чувствовал, шестым чувством ощущал, что опаздываем. Стрелка с цифрой "2" стояла на месте.

- Повторяю в ручном, - услышал голос лётчика.

- Давай, - не произнёс, а вяло прошевелил губами, уже зная, чем всё это кончится. И в тот момент, когда заклинивало второй двигатель, я уже торопливо передавал на землю:

- Я - 230-й, я - 230-й, заклинило оба двигателя, самолёт теряет управление, катапультируемся, отметьте район падения.

И конечно, как всегда в таких случаях, наступила обалдевшая тишина. Пока, не теряя драгоценного времени, я повторял всё снова, перед моими глазами силуэт самолёта на авиагоризонте стал медленно крениться влево. Всё! Заклинило управление. Прибор, продолжая работать, показывал быстро увеличивающийся тангаж на пикирование, в то время как силуэт самолёта уже переворачивался на"спину".

- Всё, приехали, - крикнул я напарнику, - брось управление, прыгаем!

Когда уже хватался за рукоятки катапультирования, мелькнула ещё одна мысль: "Чёрт возьми, я ведь совершенно не представляю, какая сейчас высота!"

Я хорошо запомнил этот миг, короткий миг моего расставания с Ним, уже спокойным и умиротворённым, затонувшим в этих облачных глубинах в полной тишине, которая вот-вот разорвётся обвальным грохотом яростного взрыва, после которого уже Никто не летает. Я ждал выстрела, а сам где-то в глубине сознания всё ещё не верил в реальность происходящего. Казалось, стоит захотеть, и я могу открыть фонарь и убедиться, что это всего лишь кабина тренажёра, закрытая белой шторкой. Но увы. Перед глазами, как в кино, крупным планом мелькнули и исчезли в белом тумане фонарь и кресло передней кабины. Что-то хлопнуло над головой и тут же внизу, под креслом, послышалось шипение, вслед за которым я начал медленно двигаться вверх. Мои чувства были настолько обострены, и всё это настолько не соответствовало моим ожиданиям сильного и резкого удара, после которого я должен был улететь "к чёрту на кулички", что я был в смятении. "Что же это за катапультирование? Если я и дальше так буду ползти...", - я не успел додумать эту мысль. Огромная, с невероятной быстротой нарастающая перегрузка вдавила меня в кресло, моё тело задохнулось под огромной тяжестью, а лицо, казалось, вытянулось в лошадиную морду. Память вернулась к тому моменту, когда меня основательно встряхнуло, и я повис в "молоке", не видя даже купола собственного парашюта. Радость успешного завершения катапультного полёта была настолько большой, что, усевшись поудобней на поперечную лямку подвесной системы, я решил таким образом сидеть сколько угодно. Однако эта радость длилась недолго.