Евгений Кобелев - Хо Ши Мин

Понимая, что известный юрист дела так не оставит, шеф полиции, чертыхаясь и бранясь по поводу непредвиденного хода событий, вынужден был доложить по инстанции о произведенном им аресте индокитайского гражданина. По его докладной задним числом подготовили ордер на арест за подписью губернатора Гонконга, и, таким образом, в официальном «деле Сун Маньчжо и девицы Ли Там» в качестве дня ареста стало фигурировать 12 июня.

Лозби, разумеется, продолжал настаивать на свидании с Сун Маньчжо, и наконец в третий его приход, когда полиции удалось «узаконить» проведенный ею арест и проделать другие необходимые формальности, его настойчивость была вознаграждена. В комнате для свиданий перед ним предстал худой человек, его грудь часто сотрясал сухой болезненный кашель, на лице, туго обтянутом пергаментной кожей, выделялись большие яркие глаза. Лозби вспоминал впоследствии, что поначалу Сун Маньчжо вызвал у него острое чувство сострадания, а после получаса беседы с ним — чувство уважения и преклонения, желание во что бы то ни стало помочь этому обаятельному человеку.

— Один из моих коллег-соотечественников, — заговорил Лозби, когда они уселись за длинным столом свиданий друг против друга, — спас жизнь доктору Сунь Ятсену — помните, когда Сунь был схвачен своими врагами в Лондоне. Теперь я хочу помочь вам, поэтому прошу вас, доверьтесь мне. Вы должны рассказать мне обо всем, что касается вашего дела. Это облегчит мне вашу защиту на суде. Я не буду спрашивать о том, что выходит за рамки необходимого, так как понимаю, что у каждого революционера имеются свои тайны.

Получив от Сун Маньчжо необходимые сведения по его аресту и наметив с ним линию защиты — главное, не допустить его выдачи французским властям, — Лозби по возвращении домой подготовил соответствующие документы и передал дело в Верховный суд Гонконга.

Судебный процесс сделали открытым. Однако в помещении суда и вокруг него была выставлена охрана на случай побега «опасного преступника». Суд проходил в полном соответствии с вековыми традициями английской юстиции. Судья, возвышавшийся в центре над всеми остальными, его помощники и адвокаты были облачены в черные мантии, а на головах у них красовались напудренные парики. На столах перед ними лежали толстые фолианты по юриспруденции. И обвинитель и защитник постоянно заглядывали в них, приводя те или иные цитаты в подтверждение своих доводов. Говорить на суде имели право только обвинитель и защитник. Подсудимый и его адвокаты общались при помощи записок. Лозби вел дело Сун Маньчжо как главный его адвокат, однако выступал на суде защитником его коллега доктор Дженкинс.

«Во второй раз я встретился с Сун Маньчжо уже в суде, — вспоминал Лозби. — Он стоял за металлической решеткой у скамьи подсудимого, и я заметил на руках у него наручники. Я сказал Дженкинсу об этом. Дженкинс обратился к судье с просьбой разрешить подсудимому показать суду руки. Сун Маньчжо поднял вверх обе руки, скованные наручниками. Тогда Дженкинс сказал: закон определяет, что подсудимого должно вводить в здание суда без наручников. Судье пришлось дать указание снять наручники с Сун Маньчжо. После того как это указание исполнили, Дженкинс начал свою защитительную речь».

Задача перед адвокатами стояла сложная. Обвинитель предъявил Сун Маньчжо стереотипное по тем временам обвинение, которое буржуазия многих стран использовала в борьбе с революционерами, а именно: подсудимый — это «большевик», «агент Москвы» и прибыл в Гонконг с целью «свержения власти английской короны». Обвинитель требовал приговорить подсудимого к длительному тюремному заключению или, в крайнем случае, выслать его в Индокитай, так как он уже осужден там местным судом. Этими данными снабдили английскую полицию французские власти. В Гонконг прибыли из Ханоя агенты французской охранки, чтобы вместе с французским консульством направлять в необходимое русло судебный процесс и добиться от английских властей выдачи им вьетнамского революционера.

Лозби и его коллега решили использовать при защите Сун Маньчжо такие особенности английского суда, как крючкотворство и скрупулезное следование букве правил и установлений. Их доводы сводились к трем основным моментам:

1) Арест Сун Маньчжо незаконен, так как он был произведен 6 июня, но только 12 июня губернатор колонии подписал официальный ордер о его аресте.

2) Следственные органы совершили противозаконное деяние, задав подсудимому вопросы, выходящие за рамки следствия. В английской юстиции в те времена еще сохранялось архаическое правило, гласящее, что во время допроса задержанных лиц следователь вправе задать не больше 5 вопросов — фамилия, род занятий и так далее. Лозби удалось выяснить, что в полиции Сун Маньчжо, помимо пяти общих вопросов, несколько раз ставили вопрос провокационного характера: «Ездили ли вы и с какой целью в Россию?» Тем самым власти нарушили букву закона.

3) Требование обвинителя выслать подсудимого в Индокитай, где его ждет неминуемая смерть, также противоречит закону. Английский закон, и, в частности, официальные документы короны о действии этих законов в колонии, гласят, что если преступник, осужденный, например, шанхайским судом, появится в Гонконге, то гонконгские власти обязаны его немедленно арестовать и передать шанхайским властям, но при этом оговаривается, что речь идет лишь о тех, кто является подданным английской короны. Сун Маньчжо — подданный совсем другой страны, поэтому на него этот порядок не может быть распространен.

Начиная судебное дело, власти рассчитывали на первом же заседании суда добиться решения о высылке подсудимого в Индокитай на французском судне, которое уже стояло наготове у причала гонконгского порта. Однако действия защиты опрокинули их расчеты. Дебаты вокруг выдвинутых ею доводов в оправдание подсудимого затянулись на девять заседаний, которые были проведены в период с июня по октябрь. В конце концов суд принял соломоново решение: все обвинения с Сун Маньчжо снимаются, тем не менее он выдворяется из английской колонии и подлежит депортации в Индокитай.

Казалось, все кончено. Но здесь вновь свое веское слово сказала интернациональная солидарность. Исполком Коминтерна, действуя через французскую секцию МОПРа, принял непосредственное участие в судьбе Сун Маньчжо. По согласованию с «друзьями Сун Маньчжо», как отрекомендовался представитель МОПРа, Лозби опротестовал решение гонконгского суда и в соответствии с английским законодательным правом направил апелляционную жалобу в Тайный королевский совет в Лондоне. По его просьбе защиту Сун Маньчжо в Тайном совете взял на себя известный в ту пору в Англии адвокат Ноуэл Притт.