Алексей Федоров - В небе - пикировщики !

Мы приблизились к пролому в стене огня, пробитому в противовоздушной обороне гитлеровцев. Но нас опередила колонна 779-го полка. На подходе к цели нас затрясло, как на ухабах. Это рвались сброшенные нашими товарищами бомбы. Вижу взрывы у сортировочной горки. На эшелоны с войсками и техникой пошли и наши бомбы.

Метрах в восьмидесяти пикирует самолет старшего лейтенанта А. Сарыгина. Зенитный снаряд попадает в его правый мотор. Пилот, освободившись от всех бомб, бросает свой самолет в левое скольжение и сбивает пламя, уже начавшее лизать плоскость машины. Сарыгин на бреющем полете уходит из поля зрения. Как потом выяснилось, летчик перетянул линию фронта и посадил самолет с убранными шасси на полянке возле Морозовки. За спасение жизни экипажа, самолета и отличное выполнение боевого задания на поврежденной машине старший лейтенант Александр Сарыгин был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Первый налет эскадрилий 241-й дивизии на Гомель осуществлен в полном соответствии с разработанным планом. Удар наносился по сильно защищенному объекту, поэтому дивизия не избежала потерь. Погибли на врезавшемся в землю самолете всего в нескольких километрах от нашего аэродрома Деменка Герои Советского Союза летчик А. Свиридов и штурман М. Павлов. Чудом спасся лишь стрелок-радист Г. Алексеев.

Вслед за ведущим, командиром полка Воронковым, Свиридов ввел самолет в пике и сбросил бомбы. Они поразили батарею вражеских зениток, прикрывавшую своим огнем выходные стрелки Гомель-Товарная. Это был двести третий боевой вылет старшего лейтенанта Свиридова. И тут, видимо, последний снаряд вражеской зенитки разорвался возле кабины. Летчика и штурмана тяжело ранило. Крупные осколки вонзились Свиридову в грудь, плечо и правый бок. Лишь с помощью штурмана командир вывел машину из пикирования в горизонтальный полет. Позади остался Гомель, затем передний край. Появились первые ориентиры, предвещающие близость аэродрома. Командир чувствует, что остатки сил покидают его, машина сваливается. "Прыгать!" - командует он.

- Но мы, - закончил свой рассказ стрелок-радист,- не приучены бросать в беде командира или товарища, поэтому остались в машине. Старший лейтенант, теряя силы, упал на штурвал. Затем сильный удар - и больше ничего не помню...

Были потери и в других полках. В моей группе человеческих жертв не было, зенитный огонь повредил лишь один самолет.

После первого удара нашей авиации по Гомелю противник понял, что это преддверие большого наступления Советской Армии. Вернувшись из разведывательного полета за два дня до налета на Гомель, Герой Советского Союза капитан Михаил Мизинов докладывал, что с ним ничего особенного не произошло.

- Почти нет огня фашистской зенитной артиллерии. Не встретили мы и гитлеровских истребителей. Душа радовалась. Задание выполнили легко, а затем два дзота, в которых засели фашисты, уничтожили,- говорил он.

А на следующий день после налета на Гомель Мизинов отмечает в своем дневнике: "Сегодня куда труднее: зениток - уйма! Трудно даже сосчитать, сколько одновременно видишь разрывов в воздухе". И еще одна запись капитана Мизинова, свидетельствующая о возраставшем напряжении в воздухе: "Обстановка сложная. В воздухе много вражеских истребителей. На обратном курсе атакованы двадцатью "Фокке-Вульфами-190". Стервятники, видя свое численное превосходство, были, разумеется, упорны и нахальны. Жаль Предатченко. Убит! А каким был товарищем! Когда эти стервятники атаковали нас, он не пожалел своей жизни: поднялся с переносным пулеметом из кабины, отогнал врага, а сам погиб. Всегда буду ставить его в пример всем стрелкам-радистам!"

Столь же острой была и наземная обстановка. Парализовав гомельскую опору фашистского тыла, войска Белорусского фронта двинулись на запад. За четверо суток они полностью очистили от врага территорию левого побережья рек Сож и Днепр. Взору наступающих открылась лежащая по ту сторону водной глади Белоруссия. Останавливаться здесь нельзя. Вот-вот наступит глубокая осень: начнутся дожди, грязь. Надо сейчас же рвануться и преодолеть водные рубежи. Но для этого необходимо собрать в кулак все наземные и воздушные силы фронта и бить врага.

И вот наступление началось. Беспрерывно вздрагивает земля. На импровизированный стол с потолочного наката осыпается мелкая крошка сухой глины. Передо мной два микрофона, наушники, стереотруба. С командного пункта координируются действия ударной группы армий генералов Батова и Романенко, авангардом которых сейчас является 170-я стрелковая дивизия. Она готовится к форсированию Днепра возле Лоева. Комдив полковник Цыпленков обошел уже всех нас - летчиков, танкистов, артиллеристов, представителей частей и соединений поддержки, и, усевшись за стол, слушает доклад своего начштаба. Внимательно прислушиваясь к дыханию боя, полковник одновременно разглядывает и карту...

Сквозь стереотрубу рассматриваю панораму разворачивающегося сражения. В разделенных градуировкой линзах кое-где вздымаются дымы. Но в небе пока тихо, да и на земле бой, кажется, идет вяло. Видимо, наши войска ждут авиационной поддержки. Часы показывают, что до нее осталось совсем мало времени. Радист протягивает мне наушники. Сначала накатываются волны шумовой неразберихи. Его сменили резкие музыкальные переливы, а потом-немецкая речь и какие-то артиллерийские команды басистого советского офицера. Наконец слышу спокойный голос комдива 241-й Ивана Григорьевича Куриленко.

- Второй, Второй... Я - Первый. Второй, как слышите?

- Я - Второй, вас слышу хорошо. Перехожу на прием.

- Второй! Все готово. Ваши указания будет принимать Олег. Держите связь с ним. Через пять минут опробуйте связь.

- Все понял. Спасибо.

"Капитан Олег Крыжановский,- думаю я,- как раз тот человек, который наилучшим образом поможет мне в этом деле: он хорошо знает каждого своего летчика".

Между тем из-за спины накатывается ровное гудение-посвист. Смотрю на часы, а затем в таблицу боевого расписания. В точно назначенное время идет первая волна наших штурмовиков "Ильюшин-2" из дивизии полковника И. В. Крупского. В четком правом пеленге четыре пары проходят на 800-метровой высоте прямо над нашими головами. Отчетливо видны попарно закрепленные под их крыльями реактивные снаряды - воздушные "катюши". Враг прозвал эти машины "шварце тод" - "черная смерть".

Задача штурмовиков - подавить артиллерийский огонь противника и зенитные батареи, прикрывающие направление нашего наступления. Еще не успел схватиться за микрофон сидящий возле меня офицер из штаба дивизии полковника Крупского, как на пути восьмерки штурмовиков встала завеса огня. -Это фашистские зенитки невдалеке от Лоева открыли ураганный огонь. В бинокль не столько вижу, сколько угадываю реакцию ведущего восьмерки самолетов Ил-2. Заложив вираж, он сваливается в пологое пике. На 200-метровой высоте ведущий выводит восьмерку и боевым разворотом вновь устремляется к зенитным батареям противника. Стучат пулеметы, бьют пушки: скрестились два огня. Еще заход. Третий... Четвертый... Вдруг все мы, находящиеся в безопасном укрытии, вздрагиваем: при уходе от цели вспыхнул следующий за ведущим штурмовик и тут же врезался в гущу плещущих огнем вражеских зениток. Как будто не замечая случившегося, семерка его товарищей методически продолжает свое дело. Новый заход. Из-под крыльев к земле устремляются спаренные стрельчатые лезвия пламени. Это пошли на цель реактивные снаряды. Вражескую позицию разом окутало облако дыма. Но и еще два наших самолета камнем падают в черноту. Наконец огонь фашистских зениток подавлен. Группа советских штурмовиков, потеряв три самолета, все еще не выходит из опасной зоны. Они перестроились в "клин" и готовы ринуться в атаку при любой попытке врага восстановить пробитую ими брешь.