Шарль Голль - Военные мемуары - Призыв 1940-1942

Для меня наступили тяжкие дни. Я испытывал то, что может испытывать человек, когда подземный толчок резко потрясает его дом и с крыши на голову градом сыплется черепица.

На меня обрушилась буря гнева в Лондоне, ураган сарказмов в Вашингтоне. Американская пресса и многие английские газеты тотчас же возложили вину за провал операции на генерала де Голля. "Это он, - твердили газеты, - выдумал эту нелепую авантюру, ввел в заблуждение англичан своими фантастическими сведениями о положении в Дакаре, потребовал из донкихотских побуждений, чтобы крепость была атакована в тот момент, когда подкрепления, присланные Дарланом, делали всякий успех невозможным... Причем крейсеры из Тулона прибыли благодаря болтливости многих свободных французов, которые предупредили тем самым правительство Виши... Неужели не ясно, что нельзя доверять людям, не способным хранить тайну?"

Вскоре досталось и Черчиллю, которого упрекали в том, что он позволил себя так легко уговорить. Спирс с постным выражением лица приносил мне полученные от своих корреспондентов телеграммы информационного характера, в которых сообщалось, что, очевидно, де Голль, отчаявшийся, покинутый своими сторонниками, брошенный англичанами на произвол судьбы, откажется от всякой деятельности и что английское правительство возобновит с помощью Катру или Мюзелье в значительно более скромных масштабах рекрутирование вспомогательных французских сил.

Что касается пропаганды Виши, то она не скрывала своего ликования. Судя по сообщениям, поступавшим из Дакара, можно было подумать, что речь идет о крупной победе, одержанной на море. В газетах обеих зон и в радиопередачах на так называемых "французских" волнах появились сопровождаемые комментариями бесчисленные поздравительные телеграммы, адресованные генерал-губернатору Буассону и героическим защитникам Дакара. А я тем временем в своей тесной каюте, на рейде, объятом нестерпимым зноем, окончательно осознал, что представляет собою реакция страха - как у противников, мстящих за то, что они его испытали, так и у союзников, внезапно напуганных поражением.

Между тем я очень скоро убедился в том, что, несмотря на неудачу, свободные французы остаются непоколебимы. Во всех подразделениях нашей экспедиции, где я побывал сразу же после того, как мы бросили якорь, я не встретил ни одного человека, который захотел бы меня покинуть. Напротив, решимость их еще более окрепла в связи с враждебной позицией Виши. Так, когда над нашими кораблями, стоявшими на якоре, пролетел самолет из Дакара, его встретили яростной стрельбой, чего бы не случилось неделю назад. Вскоре из телеграмм, полных дружеского участия, которые л получил от де Лармина и Леклерка, я узнал, что они сами и окружающие их люди, как никогда, исполнены непоколебимой преданности. Лондон не изменил к нам своего отношения, несмотря на град обрушившихся на нас колкостей. Это доверие тех, кто был связан со мной, являлось для меня большой поддержкой. Значит, "Свободная Франция" имела прочный фундамент. Итак, задело! Будем продолжать борьбу! Спирс, немного успокоившийся, цитировал мне Виктора Гюго: "На следующий день Эмери взял город".

Нужно сказать, что если в Лондоне многие относились к нам с неприязнью, то правительство, напротив, сохранило свои добрые чувства.

Черчилль, подвергшийся нападкам, не отрекся от меня, так же как и я не отрекся от него. 28 сентября он сделал в палате общин сообщение о событиях настолько объективно, насколько можно было от него ожидать, и заявил, что "все то, что произошло, лишь усилило доверие правительства Его Величества по отношению к генералу де Голлю". Правда, в этот момент премьер-министр уже знал, хотя он и не пожелал сказать об этом, каким образом эскадра, вышедшая из Тулона, смогла пройти через Гибралтарский пролив. Он сам рассказал мне об этом, когда два месяца спустя я возвратился в Англию.

Телеграмма, отправленная из Танжера капитаном Люизе, французским офицером разведывательной службы, тайно перешедшим на сторону "Свободной Франции", сообщала в Лондон и Гибралтар данные о движении вишистских кораблей. Но эта телеграмма пришла в тот момент, когда бомбардировка немецкими самолетами Уайтхолла вынуждала персонал в течение многих часов находиться в бомбоубежище, что нарушило на продолжительное время работу штаба. Телеграмма была расшифрована слишком поздно, и морской лорд не смог в нужный момент предупредить флот Гибралтара. Больше того! Несмотря на то что морской атташе правительства Виши в Мадриде в порыве откровенности сам предупредил об этом английского атташе и, таким образом, командующий военно-морской базой Гибралтара был осведомлен об этом из двух различных источников, ничего не было сделано для того, чтобы остановить эти корабли.

Однако официальная позиция премьер-министра в отношении "деголлевцев" во многом способствовала тому, что парламент и газеты сбавили тон. Тем не менее операция в Дакаре навсегда оставила в сердцах англичан болезненный след, а американцы пришли к выводу, что если им когда-нибудь придется высадиться на территории, подвластной правительству Виши, то операция должны осуществляться без участия свободных французов и англичан. Во всяком случае, в, ближайшее время наши английские союзники были против возобновления этой попытки. Адмирал Каннингэм решительно заявил мне, что следует отказаться от возобновления операции в какой бы то ни было форме. Сам он мог лишь эскортировать меня до Камеруна. Мы взяли курс на Дуалу. 8 октября, в тот момент, когда французские транспорты входили в устье реки Вури, английские корабли отсалютовали и ушли в открытое море.

Когда посыльное судно "Коммандан Дюбок", на борту которого я находился во время плавания, вошло в порт Дуалы, население города было охвачено исключительным энтузиазмом. В порту меня встречал Леклерк. После смотра войск я отправился в правительственный дворец, в то время как в порту высаживались подразделения, прибывшие из Англии. Служащие, французские колонисты, видные туземцы, с которыми я установил контакт, бурно выражали свои патриотические чувства. Однако они не забывали своих местных нужд. Речь в первую очередь шла о том, чтобы обеспечить вывоз своей продукции и ввоз жизненно необходимых товаров, отсутствовавших на этой территории. Но несмотря на заботы и разногласия, сразу же обнаруживалось моральное единство свободных французов - и тех, кто примкнул ко мне в Лондоне, и тех, кто присоединился в Африке.

Это моральное единство всех свободных французов, ставших под сень Лотарингского креста, превратилось впоследствии в постоянный фактор нашего движения. Отныне можно было предвидеть, так сказать, наверняка, образ мыслей и поведение "деголлевцев", где бы они ни находились и что бы с ними ни случилось. Так, например, тот восторженный энтузиазм, свидетелем которого только что был, я всегда встречал впоследствии в любой обстановке там, где присутствовали народные массы, Надо сказать, что мысль об этом ни на минуту не покидала меня. Я воплощал для моих сподвижников судьбу нашего дела, для множества французов - надежду, для иностранцев - образ непокоренной Франции среди выпавших на ее долю испытаний, и все это обусловливало мое поведение и указывало мне путь, с которого я уже не мог сойти. Это побуждало меня к постоянному строгому самоконтролю и одновременно налагало на меня огромную ответственность.