Александр Доброхотов - Данте Алигьери

73. D’Entreves A. P. Dante as a Political Thinker. Oxford, 1952.

74. Di Bisogno E. S. Bonaventure e Dante. Milano, 1899.

75. Di Giovanni A. La filosofia dell'amore nelle opere di Dante. Roma, 1968.

76. Dobbins J., Fuss P. Silhouette of Dante in Phenomenology of Mind // Clio. 1982. N 11.

77. Duhem P. Medieval Cosmology. Chicago; L., 1985.

78. Dunbar H. F. Symbolism in Medieval Thought and its Consummation in the Divine Comedy. New Haven, 1929.

79. Eliot T. S. Dante. L., 1965.

80. Enciclopedia Dantesca. Roma, 1970–1976. Vol. 1–5.

81. Fletcher J. B. Symbolism of the Divine Comedy. N. Y., 1921.

82. Gardner E. Dante and Mystics. L.; N. Y., 1913.

83. Garin E. Dante e la filosofia. Veltro, 1974.

84. Giannantonio P. Dante e l’allegorismo. Firenze, 1969.

85. Gilson E. Dante and Philosophy. Gloucester (Mass.), 1968.

86. Guardini R. Der Engel in Dantes Gottlicher Komodie. Munchen, 1951.

87. Guardini R. Das Licht bei Dante. Munchen, 1956.

88. Guardini R. Landschaft der Ewigkeit. Munchen, 1958.

89. Guidubaldi E. Dante Europeo. Firenze, 1965–1968. Vol. 1–3.

90. Hopper V. F. Medieval Number Symbolism: its Sources, Meaning and Influence on Thought and Expression. N. Y., 1938.

91. Ledig G. Philosophie der Strafe bei Dante und Dostoewski. Weimar, 1935.

92. Loos E. Der logische Aufbau der «Commedia» und die Ordo-Vorstellung Dantes. Mainz, 1984.

93. Mastrobuono A. C. Essays on Dante’s Philosophy of History. Firenze, 1979.

94. Mazzeo J. A. Structure and Thought in the Paradiso. N. Y., 1958.

95. Mazzeo J. A. Medieval cultural tradition in Dante’s Comedy. N. Y., 1960.

96. Mineo N. Profetismo e apocalittica in Dante. Catania, 1968.

97. Moore E. The Time-References in the Divine Comedy. L., 1887.

98. Murari R. Dante e Boezio. Bologna, 1905.

99. Nardi B. Saggi di filosofia dantesca. Firenze, 1967.

100. Nardi B. Dante e la cultura medievale. Roma, 1983.

101. Orr M. A. Dante and the Early Astronomers. L., 1956.

102. Pagani I. La teoria linguistica di Dante. Napoli, 1982.

103. Panofsky E. Gothic Architecture and Scholasticism. N. Y., 1957.

104. Paparelli G. Ideologia e poesia di Dante. Firenze, 1975.

105. Pietrobono L. Matelda // Il Giornale dantesco. Firenze, 1936. Vol. XXXIX. Nuova serie IX.

106. Piter F. Dante und seine Theologie. Berlin, 1865.

107. Preger W. Dante’s Matelda. Munchen, 1873.

108. Reeves M. The Influence of Prophecy on the Later Middle Ages: a Study in Joachism. Oxford, 1969.

109. Russel J. B. Lucifer: the Devil in the Middle Ages. Ithaca; L., 1984.

110. Santayana G. Three Philosophical Poets: Lucretius, Dante and Goethe. N. Y., 1953.

111. Schober R. Dantes Jenseitsvision des Diesseits // Von der wirklichen Welt in der Dichtung. Berlin; Weimar, 1970.

112. Steenberghen F. van. Die Philosophie im 13. Jahrhundert. Munchen, 1977.

113. Stump E. Dante’s Hell, Aquinas Moral Theory and the Cove of God // Canadian Journal of Philosophy. Edmonton, 1986, Vol. 16. N 2.

114. Tondelli L. Da Gioachino a Dante. Torino, 1944.

115. Valli L. Il segreto della Croce e dell’Aquila nella Divina Commedia. Bologna, 1922.

116. Valli L. Il linguaggio segreto di Dante e dei fedeli d’amore. Roma, 1928.

117. Warner M. Alone of All Her Sex: the Myth and the Cult of the Virgin Mary. L., 1976.

Приложение

Дж. Боккаччо. Жизнь Данте[8]

Был наш поэт роста ниже среднего, а когда достиг зрелых лет, начал к тому же сутулиться, ходил всегда неспешно и плавно, одежду носил самую скромную, как подобало его годам. Лицо у него было продолговатое и смуглое, нос орлиный, глаза довольно большие, челюсти крупные, нижняя губа выдавалась вперед, густые черные волосы курчавились, равно как и борода, вид был неизменно задумчивый и печальный. Это, надо полагать, и послужило причиной следующего случая. Когда творения Данте уже повсюду славились, особенно та часть его «Комедии», которую он озаглавил «Ад», и поэта знали по облику многие мужчины и женщины, он шел однажды по улице Вероны мимо дверей, перед которыми сидело несколько женщин, и одна из них, завидя его, сказала, понизив голос, но не настолько, чтобы слова ее не достигли слуха Данте и его спутников: «Посмотрите, вон идет человек, который спускается в ад и возвращается оттуда, когда ему вздумается, и приносит вести о тех, кто там томится», — на что другая бесхитростно ответила: «Ты говоришь истинную правду — взгляни, как у него курчавится борода и потемнело лицо от адского пламени и дыма». Услышав эти речи, произнесенные за его спиной, и понимая, что подсказаны они простосердечной верой, Данте улыбнулся, довольный таким мнением о себе, и прошел дальше.

И дома, и на людях он всегда был на удивление спокоен и сдержан, и повадки его отличались замечательной благопристойностью и учтивостью.

В пище и питье он был очень воздержан, трапезовал всегда в одни и те же часы, никаким яствам не отдавал предпочтения: изысканные хвалил, но обходился самыми незатейливыми, сурово порицая тех, что отвлекаются от ученых занятий и расточают время на приобретение редкостных припасов, а потом на тщательное приготовление утонченных кушаний, и говорил про них, что эти люди не затем едят, чтобы жить, а живут, чтобы есть. Был неслыханно ревностен в ученых своих трудах, да и во всем, за что брался, так что его родители и жена горько сетовали, пока не привыкли и не перестали обращать внимание на это. Редко вступал в разговор первый, а если вступал, то речь его была медлительна, а голос всегда звучал в лад тому, о чем шел разговор; но когда требовалось, умел говорить гладко и красноречиво, отчеканивая каждое слово. В юности своей был страстно привержен к музыке и пению, дружески встречался со всеми лучшими певцами и музыкантами, и они, по его просьбе, слагали приятную и величавую музыку на многие стихи, которые он ради этого писал. Я уже рассказывал о том, как преданно Данте служил той, кого всю жизнь любил. По общему убеждению, любовь к Беатриче и побудила его обратиться к сочинению стихов на народном итальянском языке; сперва он просто подражал разным поэтам, а потом, неустанно упражняясь, стремясь как можно лучше выразить свои чувства и стяжать славу, достиг величайшего искусства в складывании стихов на народном языке и не только превзошел всех своих современников, но, сверх того, так очистил и украсил этот язык, что с тех пор многие стремятся — да и будут стремиться — досконально его изучить.

Данте любил уединяться, жить отшельником, дабы ничто не прерывало его размышлений, а если ему приходила в голову занимательная мысль, то, в каком бы наш поэт ни находился обществе и о чем бы его ни спрашивали, он отвечал, лишь додумав эту мысль до конца, приняв ее или отвергнув, и так оно бывало и в часы многолюдных трапез, и во время путешествий, и вообще когда угодно.

Если он погружался в занятия, все равно где и когда, его не могло отвлечь от них самое разительное известие. Об этой способности безраздельно отдаваться тому, что привлекло его внимание, достойные доверия люди рассказывают следующее: будучи в Сиене, Данте зашел однажды в аптекарскую лавку, и ему принесли туда давно обещанную книжечку, весьма ценимую знатоками, а им еще не читанную; не имея возможности унести ее в другое, более удобное место, он тут же положил книжечку на прилавок, оперся на него грудью и начал жадно читать. Вскоре на той же улице, по случаю какого-то праздника, начался турнир между знатными сиенскими юношами, но ничто — ни шум, поднятый зрителями, которые, как всегда в таких случаях, выражали одобрение громкими воплями, ни нестройный гул многих инструментов, ни зрелища, последовавшие за турниром и столь же занимательные, как, например, пляски красивых женщин или гимнастические упражнения юношей, — ничто, повторяю, не побудило Данте поднять голову, оторвать глаза от книги, и он простоял, не меняя положения, с часу дня до вечера, пока не прочитал книги и не обдумал ее содержания, а потом, когда у него спросили, как это он ухитрился ни разу не взглянуть на такое празднество, хотя находился тут же, Данте ответил, что решительно ничего не слышал, чем снова поверг в изумление тех, кто обратился к нему с этим вопросом.