Варлен Стронгин - Александр Керенский. Демократ во главе России

Александр Федорович интуитивно ощущал, что с уходом первопроходцев что-то очень важное опустошает его душу, ослабляет страну. Первые недели все работали на одном дыхании, были настроены на одну политическую и нравственную волну, всех заботило будущее родины. Затем кое в ком взыграла принадлежность к своей партии, возникли разногласия, сперва едва заметные, потом значительные, кое у кого, а может и у всех, не хватило воли и сил продержаться вместе до того времени, когда поворот страны к прошлому в виде монархии или деспотизма одного класса, одной партии станет невозможен. Александр Федорович потом не раз перечитывал политическое завещание первого состава правительства, с годами удивлялся точности его предсказаний и каждый раз грустил, и было о чем. Текст завещания был опубликован в газетах 26 апреля 1917 года и более никогда не печатался…Шли годы, уходили из жизни люди, составлявшие этот уникальный исторический документ. Александр Федорович сохранил его и вернулся к нему в то время, когда уже можно было как следует осознать и проанализировать это поразительное провидчество.

Тогда, в 1917-м, Александр Федорович поделился своими раздумьями с Василием Максаковым, адвокатом, защищавшим Бейлиса, своим другом, не бросившим его до конца жизни. Василий понимал его всегда. Умный, честнейший и проницательный человек. Ольга… Он жалел ее, еще молодую, молящую Бога о том, чтобы их союз вернулся к былому, полному внимания друг к другу и любви. А он – ее супруг, занятый по горло проблемами революции, – удалялся от нее безвозвратно. Она считала, что его отнимает у семьи политика, в которую он ушел с головой и, как шутил Маклаков, «окунулся весь, от затылка до пяток». Пожалуй, Ольга была права… И Маклаков тоже… От него Александр Федорович узнал о приезде Ленина в Петроград.

– Мой земляк, – тяжело вздохнул он. Керенского уже давно мучило кризисное положение на фронте, в армии, разложение которой принимало все более опасный характер. Непререкаемый авторитет Думы стал уменьшаться вследствие ее отказа с первых дней революции от руководящей роли в этом общенациональном движении, и, как считал Керенский, большевики воспользовались ситуацией. Под личиной делегатов их агенты внедрялись в армию и флот. «Комиссарские мандаты» выдавались всем без исключения без какой-либо проверки. Немецкое правительство мечтало о разрыве стального кольца, которым Антанта окружила Германию. Расположение русских войск забрасывалось листовками с призывом к солдатам замириться с германскими братьями, с обещаниями прекратить боевые действия. В листовках сеялось недоверие к русским офицерам, а члены Временного правительства назывались не иначе как франко-английскими «наймитами», уставшие от войны солдаты, в основном из крестьянской молодежи, наспех обученные, политически незрелые, становились легкой добычей этой пропаганды. Немецкие солдаты стали выбираться из окопов, переползать к русским «товарищам» и брататься с ними. Позднее, в тридцатые годы, немецкий офицер Волленберг, бывший участником этих спектаклей, подробно рассказывал в Париже Керенскому о том, как воплощались в жизнь германские замыслы развала русского фронта. Именно в это время, 3 апреля, в Петроград прибыл Ленин, приезду которого Александр Федорович не придал особого значения, но вскоре понял, что цели его и германского руководства были едины – разрушение боевого духа России.

«Большевистская зараза быстро распространялась по фронту», – сокрушался Александр Федорович. Были роты, полки и целые дивизии, где в комитетах доминировали большевистские «пораженцы». Но полностью парализовать военные усилия России им не удалось. На I съезде солдат-фронтовиков, открывшемся 21 апреля, с аргументированными речами выступили обстоятельный Гучков и темпераментный, не менее точный в своих характеристиках происходящего Керенский. Практически никто из участников съезда не поддержал пораженческие взгляды Ленина. Видимо, это успокоило Гучкова и его подчиненных, они не приняли решительных мер для укрепления дисциплины в армии, отделываясь увещеваниями. Комитеты начали вмешиваться в вопросы назначения и смещения офицерского состава, что противоречило требованиям Временного правительства. И тут Гучков подал в отставку, объяснив ее в письме князю Львову «невозможностью работать в тех условиях, в которые поставлена власть в стране, в частности его, как руководителя армии и флота».

Князь Львов немедленно созвал заседание правительства. Положение стало критическим. Генерал Алексеев, посоветовавшись с командующими всеми фронтами, предложил на место Гучкова две кандидатуры: Керенского и Пальчинского. После их обсуждения, довольно краткого и почти единодушного, князь Львов вызвал в свой кабинет Керенского.

«Дорогой Александр Федорович, – доверительно начал он и неожиданно перешел на официальный тон разговора, наверное исходя из серьезности вопроса. – С точки зрения всех командующих фронтами, только вы, Александр Федорович, являетесь подходящим кандидатом. Пальчинский, обладая прекрасными организаторскими способностями, недостаточно известен в общественных кругах и совсем неизвестен на фронте. Нам нужен человек с вашим положением, которому доверяет страна и армия. Ваш долг – согласиться занять этот пост, и вы не вправе отказаться».

Керенский вышел из кабинета Львова взволнованным и обескураженным этим предложением ему, человеку абсолютно штатскому. Он вспоминал: «Сама мысль возложить на свои плечи такую ответственность повергла меня в ужас. Я был просто не в состоянии дать немедленный ответ. Предавшись размышлениям, я учел, что политическая ситуация внутри правительственной коалиции была нестабильна и пустить дела на самотек нельзя. Я было потянулся к телефону, намереваясь сообщить о своем отказе, но эта мысль и другая, более тревожная, о том, что ждет мою работу, правительство, страну, если нам будет навязано перемирие, остановила меня. Через два-три месяца развалится русский фронт, завершится успехом план Гинденбурга – Людендорфа, а Россия окажется во власти германских претендентов на мировое господство. Этому надо противостоять любой ценой… Необходимо возобновить военные операции на русском фронте. После нескольких часов тяжелейших и сложных раздумий и внутренней борьбы я пришел к выводу, что у правительства, Верховного командования и у меня самого нет альтернативы. Я позвонил Львову и согласился принять предложенный пост».

Коалиционное правительство создавалось медленно и с трудом. Милюков так оценивал коалицию: «Оно во всяком случае дает возможность надеяться на достижение двух главнейших целей, а именно: усиления власти и перелома настроения в армии». 6 мая был опубликован список коалиционного правительства: председатель и министр внутренних дел – князь Г. Е. Львов, военный и морской – А. Ф. Керенский (эсер), министр юстиции П. Н. Переверзев (близкий к эсерам), иностранных дел – М. И. Терещенко, путей сообщения – Н. В. Некрасов (кадет), торговли и промышленности – А. И. Коновалов (прогрессист), народного просвещения – А. А. Мануйлов (кадет), финансов – А. И. Шингарев (кадет), земледелия – В. Н. Чернов (эсер), почт и телеграфов – И. Г. Церетели (меньшевик), труда – М. И. Скобелев (меньшевик), продовольствия – А. В. Пошехонов (народный социалист), государственного призрения – князь В. Н. Шаховской (кадет), обер-прокурор – В. Н. Львов (центр), государственный контролер – И. В. Годнев (октябрист).