Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Суд рассмотрел счет денег, уплаченных Платовым 2-му Чугуевскому полку (счет тот представил шеф полка генерал Горич), и названных денег там не нашел. Тогда Платов признал заявление Лесли правильным и доложил суду, что деньги эти полагал зачесть за поставленные им в 1795-м году во 2-й полк сукно и палатки.

Прибыло в суд донесение шефа 2-го Чугуевского полка Горича, кабардинца, что полк больше претензий не имеет: следуемые полку 20 тысяч за окладной хлеб и 4 тысячи, числящиеся за подполковником Лесли, в 1797 году получены; деньги за хлеб с 16 апреля 1793 по 1794 год тоже получены частью наличными, а частью вещами — всего 25 тысяч; в начале 1795 года генерал-майор Платов доставил во 2-й полк 80 711 аршин сукна, 10 офицерских палаток и по 5 солдатских на каждый эскадрон, а расчета с полком по этим вещам еще не было.

Из донесения Горича следовало, что после взаимных расчетов 2-й полк еще должен останется Платову.

Другая бумага пришла, прямо противоположного содержания. Шеф 1-го Чугуевского полка генерал-майор Лесли, родственник подполковника, высказал претензию от имени полка, мол, должен Платов полку свыше 20 тысяч денег за фураж, Платов ответил тут же, что с полком расчет произвел. Получил он в 1794 году на полк деньги 22 715 рублей 88 3/4 копейки и удержал до 1797 года на непредвиденные надобности, но по возвращении из Персидского похода вернул. Тут же предъявил копию приказа.

Из приказа явствовало, что в 1795 году Платов возил в Санкт-Петербург в главную провиантскую канцелярию претензию 1-го Чугуевского полка к казне о неполучении фуражных денег за период с 16 сентября 1787 года по 16 мая 1788 года — 2020 руб. 74 коп., за период с 16 сентября 1788 по 16 мая 1789 года — 9965 руб. 37 3/4, коп., с октября 1790 по март 1791 года —18 601 руб. 65 1/2 коп. Канцелярия выдала всего 22 715 руб. 88 3/4 коп, каковые Платов и получил. Но 1-й Чугуевский полк еще до возвращения Платова выступил в Персидский поход, и, принимая во внимание могущие встретиться какие-либо надобности по исправлению казаков во время этого дальнего похода, деньги казакам на руки не были выданы, а хранились у него, Платова. Теперь же, возвращаясь в пределы России, надобности большой в исправлении казаков уже не предвиделось, а потому приказывал он эскадронным командирам раздать эти деньги казакам.

Здесь же, на суде, Платов от себя добавил, что деньги не получили всего десять человек, которые были в отлучке, надо им всего 250 рублей, которые тут же на суде он и внес. «А если надо, дам еще».

Суд вертел копию приказа так и сяк.

— Какого числа отдан?

— 24 июня.

— А когда в Санкт-Петербург вызван?

— 23 июля.

— Нет ли подчистки?..

— А почему же вы, милостивый Государь, перед походом деньги не раздали? — поднял глаза на Платова один из членов суда.

Платов усмехнулся:

— Сейчас, слава Богу, не прежние времена, но Чугуевские казаки, верные памяти предков, имеют обыкновение пропивать перед походом все с себя, надеясь добыть в походе новое, а буде живот свой придется положить за веру, царя и Отечество, то чтоб врагу ничего не досталось. Так вот, чтоб не было в полку в начале похода повального пьянства, решил я, милостивые государи мои, деньги не выдавать. От пьянства никому никакой выгоды нет, одни убытки.

— А винная монополия? — усомнился такой же, как и Платов, веселый член суда.

— Я всегда стоял за трезвый образ жизни.

— М-да. Похвально-с. Весьма похвально-с.

Пересмотрел еще раз суд бумаги. Выходило, что в свою пользу Платов деньги не употреблял, а хранил как экстраординарную сумму в пользу полков. Сам свои деньги платил, чтоб полки были в хорошем состоянии. Припомнили, что при выходе из Персии получил Платов высочайшее благоволение за прекрасное состояние 1-го Чугуевского полка и за сохранение людей. Все это единственно от его, Платова, прилежания и усердия.

Вынес суд суждение: деньги все были гласные и утаить их невозможно, да и помысла такого не было; деньги в полк не выдавал, чтоб иметь на непредвиденные обстоятельства; так поступали с этими деньгами и прежние командиры. Так поступил и он; полки удовлетворены, а 2-й Чугуевский еще и Платову должен. И все же суд оный при Санкт-Петербургском ордоннанс-гаузе остался непреклонен и присудил, «не имея права входить в рассуждение или делать толкование не по точным словам закона, за удержание сумм через немалое время у себя, по точной силе воинского сухопутного устава 66 артикула, чину его, без абшиду (свидетельства об отставке), лишить». То есть всё видим, всё знаем, сочувствуем, но закон есть закон: удержал положенные казакам деньги у себя на немалое время — получай по закону. Император Павел Петрович 9 декабря 1797 года наложил резолюцию: «За все значущееся по сему делу, как и за консилиум, держанный в Персии, исключить из службы и Платова отправить к Орлову на Дон, дабы держал его под присмотром в Черкасске безотлучно».

С опозданием пришел в суд рапорт генерал-лейтенанта Дунина от 8 декабря 1797 года об осмотре им 1-го Чугуевского полка. Писал Дунин, что выдала провиантская канцелярия Платову на фураж казачьим лошадям за 1787–1790 годы 22 715 рублей 83 3/4 копейки («Знаем… Знаем…»), но выдал Платов казакам 4554 рубля 55 копеек, а 18 163 рубля 28 копеек остались у Платова. В 1791 году Ясская провиантская комиссия выдала на продовольствие лошадям 8598 рублей 32 1/2 копейки, но истратил их Платов не на лошадей, а на штаб и на офицеров. В 1793 году, когда из Екатеринославского войска формировали Чугуевскую бригаду, поступило в бригаду вместе с казаками 724 казенные лошади, оценены они по повелению Платова в 16 694 рубля и розданы казакам, а с казаков за этих лошадей Платов вычел 14 300 рублей 63 копейки, но не в казну вернул и не казакам отдал, а пустил на разные партикулярные издержки.

Тут впору новое следствие начинать.

Но решение по платовскому делу уже было принято и резолюция Государем наложена, так что рапорту генерал-лейтенанта Дунина ходу не дали.

Что касается Платова, то, выполняя царскую волю, выехал он 13 декабря на Дон, а через несколько часов отправился за ним сенатский курьер Николаев. 16-го догнал он Платова в Москве и передал письмо от обер-прокурора князя Куракина.

«Милостивый Государь мой Матвей Иванович! По получении сего письма, извольте, Ваше Превосходительство, обратить Ваш путь в г. Кострому; сие я Вам сообщаю по Высочайшему Его Императорского Величества повелению; пребывание Ваше в Костроме должно быть безвыездное впредь до особого повеления. Пребываю и т. д. Алексей Куракин. 13 декабря 1797 года».

Платов сделался нездоров и хотел пустить себе кровь, голова гудела и кружилась. В Кострому прибыл лишь 24 декабря с тем же Николаевым, но был все еще болен, и рапорт Куракину, что прибыл в город, послал только 28-го числа. Кроме того, приложил письмо личное: