Оруэлл - Юрий Георгиевич Фельштинский
Переезд состоялся 2 апреля 1936 года. У новых жильцов появился простой адрес: «Магазин, Воллингтон». Именно так теперь Оруэлл во всех письмах обозначал свое местожительство. Было введено расписание, подобное тому, которого он придерживался, когда работал в книжном магазине. С утра, на свежую голову, он сидел за письменным столом, а во второй половине дня занимался торговыми и другими хозяйственными делами при самом активном участии Эйлин, проявившей недюжинную коммерческую хватку. Оба наслаждались жизнью на природе, рядом с небольшим прудом и неподалеку от холмистого леска.
В Воллингтоне Оруэллу особенно хорошо писалось. Здесь были созданы его известные произведения, в том числе воспоминания об испанской гражданской войне и «Скотный двор»287. Правда, привыкшим к благам цивилизации людям жить в Воллингтоне было нелегко: в доме не было электричества и уборной; колонка с водой находилась неподалеку, дом отапливали при помощи газовых баллонов, для освещения пользовались газовыми лампами. Товары в магазин привозили поставщики, но чуть ли не каждый день Эрику приходилось на велосипеде отправляться в городок Болдок, примерно в пяти километрах от Воллингтона, докупать необходимое.
Чуть позже, когда Эрик и Эйлин обустроили, как они полагали, свою жизнь в сельской Англии, они стали приглашать знакомых. Впечатления лондонцев были ужасными, особенно учитывая, что возвратиться в тот же день было невозможно и приходилось оставаться ночевать в единственной в доме комнате для гостей. Лидия Джонсон через много лет с содроганием рассказывала: «Несмотря на то, что я очень любила компанию Эйлин и Эрика, выходные дни в коттедже были в определенном смысле тестом на выживание… Я не выношу, когда в комнате холодно, а в большой спальне наверху было холодно, как в ящике со льдом, даже в июньскую ночь. Между потолком и крышей птицы свили гнезда, и хотя их пение было прекрасным по утрам, ночью они иногда топтались и дрались, как армия демонов. “Люди думают, что это крысы”, – говорил мне Эрик с характерной усмешкой, которая появлялась у него, когда ему нравилось чувствовать себя чуть-чуть садистом, и он ожидал, что вы испугаетесь и будете шокированы»288.
Гости были шокированы; хозяева же, судя по всем имеющимся свидетельствам, чувствовали себя в своей тарелке.
Через месяц после переселения, 11 мая 1936 года, пара открыла магазин. На прилавке стояли весы и лежал нож для нарезки бекона, а позади находились несколько полок с самым ходовым товаром и контейнеры для сахара и муки. Главными покупателями были дети, приходившие за сладостями. К концу второго месяца работы магазина Эйлин и Эрик подсчитали, что получаемой ими прибыли как раз хватало, чтобы покрыть крохотную арендную плату, но не более того. Тем не менее Блэр был вначале доволен. Он даже сравнивал новый магазин с предыдущим, книжным, с явным предпочтением теперешнего. Антропологу Джеффри Гореру, с которым у Эрика установилась длительная переписка после его отклика на книгу «Дни в Бирме», он писал: «Здесь не хлопотно, и не надо слоняться без дела, как это было в книжном магазине. В бакалейный магазин люди приходят, чтобы что-нибудь купить, в книжный магазин они приходят слоняться»289.
Женитьба
Девятого июня 1936 года Эйлин и Эрик поженились. При всей нелюбви к церковным церемониям они оказались не в состоянии нарушить обычай и просто зарегистрировать свой брак у клерка – это вызвало бы отторжение у родственников с обеих сторон. Молодых обвенчал священник англиканской церкви Святой Марии. Один из биографов видит в этом противоречие между «публичным и частным отношением Оруэлла к религии»290. На самом деле Эрик и Эйлин просто отдавали дань английским предрасудкам и традиции из уважения к родным и близким.
Бракосочетание было скромным. Приехали мать и сестра Эрика (отец плохо себя чувствовал и на путешествие не решился), мать Эйлин и ее брат с супругой. Блэры подарили новому семейству часть семейного серебра, вывезенного из Индии. После свадьбы состоялся совместный обед, перед которым, как позже рассказывала Эйлин, мать и сестра Эрика попросили ее подняться с ними на второй этаж и так, чтобы не слышали остальные, «сказали ей, что им ее очень жаль»291…
И к самому акту бракосочетания, и к дальнейшей совместной жизни оба супруга относились с известной долей иронии. Уже в день свадьбы Эрик писал своей старой знакомой: «Как раз сегодня утром я женюсь – в самом деле я смотрю одним глазом на часы, а другим на книжку с молитвами, которые я изучаю уже несколько дней в надежде отвлечь себя от мерзости свадебной службы»292. Супружеские отношения были довольно сложными. Эйлин и Эрика тянуло друг к другу, временами они были нежны, и казалось, что это действительно счастливый брак. Во всяком случае, об интимной стороне своих отношений они вспоминали с удовольствием. Но оба стремились сохранить собственные привычки, самостоятельность, приверженность всему тому, что у каждого выработалось годами. Оба были упрямы в отстаивании своего мнения. Буквально на следующий день после свадьбы начались ссоры, примирения, взаимные обиды, которые, впрочем, очень быстро забывались.
Эйлин вскоре иронично писала подруге: «После замужества у меня исчезла привычка к пунктуальной корреспонденции на несколько недель, потому что мы ругались постоянно и ожесточенно, и я думала, что сэкономлю кучу времени, если напишу всем всего лишь по одному письму, когда я убью его или разойдусь с ним». Эрик тоже откровенничал: «Иногда я изменял Эйлин и плохо обращался с нею, да и она временами плохо со мной обращалась, но это был подлинный брак в том смысле, что мы боролись вместе. Она понимала всё, что касалось моей работы и т. д.»293.
Джеффри Горер, который часто встречался с ними в это время, писал: «…единственным годом, когда… он был действительно счастлив, был первый год с Эйлин. Они только поженились, и он продолжал работать над “Дорогой на Уиган-Пирс” в их новом доме… – старом, маленьком и в своем роде спартанском коттедже в Воллингтоне»294. Как оказалось, кто-то из супругов – то ли Эйлин, то ли Эрик – не был способен к деторождению, и это доставило им немалые огорчения. Эрик как-то сказал одному из приятелей,
