Геннадий Прашкевич - Брэдбери

«Когда Игорь Васильевич Курчатов вернулся после испытаний в Москву, — вспоминал академик А. П. Александров,74 — я поразился каким-то его совершенно непривычным видом. Я спросил, что это с ним, и он ответил: “Анатолиус! Это такое ужасное, такое чудовищное зрелище! Нельзя допустить, чтобы атомное оружие начали применять”…»75

«Марсианские хроники» были полны темной тревоги.

А вот повесть «451° по Фаренгейту» — это уже не тревога, не ожидание.

Это — мир, в котором многое (если не всё) уже случилось. Это мир, описанный многими, очень многими писателями, но всё еще не понятый, — да и бывают ли времена, когда мы всё понимаем?

Задним числом рассказывать об Америке 1950-х годов глазами современного русского человека, на мой взгляд, не совсем корректно. Уж лучше предоставить слово Аллену Гинзбергу (1926-1997) — американскому поэту, современнику Рея Брэдбери, основателю движения «битников» наряду с Джеком Керуаком76 и Уильямом Берроузом.77 В стихах Аллена Гинзберга нет подтасовок — это взгляд изнутри. Конечно, Гинзберг усиливал какие-то специфические для США моменты, но ведь и Рей Брэдбери в те годы не раз вступал в политические дискуссии. В стихах Аллена Гинзберга — вся душная атмосфера Америки, атмосфера огромного мира, который вдруг на глазах миллионов людей стал уменьшаться, съеживаться как листок горящей бумаги. Пока атомное оружие находилось в одних руках (американских), всеобщий страх казался американцам еще более или менее терпимым — в конце концов, будучи единственным обладателем столь невероятного оружия, можно силой навязывать миру какую-то свою вполне определенную волю, но теперь…

Америка, я отдал тебе все, и теперь я ничто.Америка, два доллара и двадцать семь центов, 17 января, 1956-го.Я не выношу себя,Америка, когда люди перестанут воевать?Оттрахай себя своей атомной бомбой.Мне нехорошо, не беспокой меня.Я не допишу свой стих, пока я в своем уме.Америка, когда ты будешь ангельской?Когда снимешь с себя всю свою одежду?Когда взглянешь на себя сквозь могилу?Когда будешь достойна миллионов своих Троцких?Америка, почему библиотеки твои полны слез?Америка, когда ты отошлешь свои яйца в Индию?Меня тошнит от твоих нелепых требований.Когда я смогу пойти в супермаркет и купить то, чего требует моя красота?Америка, после всего, это ведь мы с тобой, и мы точно еще не погибли.Твоя структура чересчур для меня.Ты заставила меня хотеть быть святым.Но ведь можно и как-то еще объяснить все это.Берроуз в Танжере, и я не думаю, что он воскресит его зло.Ты зла или это просто такая шутка?Я пытаюсь прийти к чему-нибудь.Я не стану отказываться от своей одержимости.Америка, не доставай меня, я знаю, что делаю.Америка, падает сливовый цвет.Я не читаю газет месяцами; каждый день кто-нибудь идет на распятие за убийство.Америка, ребенком я был коммунистом, и я не жалею об этом.Я курил марихуану, когда только мог.Целыми днями я сижу у себя дома и таращусь на розы в унитазе.Когда я иду в Чайна-таун, я напиваюсь, но никогда не падаю.Мой разум выдуман, случится беда.Вам стоило бы взглянуть на меня, когда я читаю Маркса.Мой психоаналитик говорит, что я абсолютно здоров.У меня бывают мистические видения и космические вибрации.Америка, я все еще не рассказал тебе о том, что ты сделала с дядей Марксом по возвращении его из России.Я обращаюсь к тебе.Ты позволишь «Тайм Мэгэзин» определять наши эмоции?Я одержим «Тайм Мэгэзин».Я читаю его каждую неделю.Его обложка таращится на меня каждый раз, когда я прокрадываюсь за угол конфетной лавки.Я читаю его в подвале Публичной библиотеки Беркли.Он всегда говорит мне об ответственности. Коммерсанты серьезны. Режиссеры серьезны. Все серьезны, но не я.Я начинаю думать, что Америка — это я.Я вновь обращаюсь к себе самому.Азия восстает против меня.У меня нет и шанса китайца.Лучше я посчитаю свои национальные запасы.Мои национальные запасы состоят из двух косячков марихуаны, миллионов гениталий, не издаваемой личной литературы, которая делает 1400 миль в час, и двадцати пяти тысяч ментальных установок.Я не буду говорить ни о своих тюрьмах, ни о миллионах нищих, которые живут в моих цветочных горшках под светом пятисот солнц.Я уничтожил бордели Франции, Танжер — следующий по списку. Моя мечта — стать президентом, несмотря на то, что я католик. Америка, как я могу писать святые литании, когда у тебя такое глупое настроение.Я продолжу как Генри Форд, мои строфы так же неповторимы, как и его автомобили, и более того — они разных полов.Америка, я продам тебе свои строфы по 2500 долларов за штуку со скидкой 500 долларов на твою старую строфу.Америка, освободи Тома Муни.Америка, спаси испанских лоялистов.Америка, Сакко и Ванцетги не должны умереть.Америка, я — это парни из Скоттсборо.Америка, когда мне было семь, мама брала меня на собрания коммунистической партийной ячейки.Они продавали нам нут — полную горсть за билет. Билет стоил пятак, и наши речи были свободными, все были ангельскими и жалели рабочих, все это было так искренне, что ты и понятия не имеешь, какой прекрасной вещью была партия в 1935-м. Скотт Ниринг был великим стариком, настоящая меньшевичка Матерь Блур заставляла меня плакать, однажды я увидел Израильские страны равнин, — каждый, должно быть, был шпионом.Америка, на самом деле тебе не хочется идти воевать.Америка, это всё эти подлые Русские.Эти Русские, эти Русские и эти Китайцы. И эти Русские.Россия хочет съесть нас живьем. Русская власть — сумасшедшая.Она хочет забрать наши машины из наших гаражей. Она хочет захватить Чикаго.Ей нужен «Ридерс Дайджест». Ей нужны наши автозаводы в Сибири.Ее громадная бюрократия управляет нашими заправками.Это плохо. Уф! Россия научит индейцев читать. России нужны большие черные негры. Ха! Россия заставит работать нас по 16 часов в день. Помогите.Америка, это довольно серьезно.Америка, это то, что я вижу — глядя в телевизор.Америка, ведь все это правда?Я лучше начну работать.Я не хочу идти в армию или крутить станки на фабриках высокоточныхдеталей, как бы то ни было, я близорук и у меня бывают припадки. Америка, я поддержу тебя своим безумием.78

Весь мир виден через эти стихи.