Частная коллекция - Алексей Константинович Симонов
– Как же ты проверял?
– Он едет прямо, я ему: налево! А он все равно прямо едет – улыбается.
– Но он же лучший наш шофер.
– Вот я и сказал, чтоб хоть пока оставили. Они тоже говорят: пусть. А то еще эти подумают, что мы боимся.
– Кто говорит-то?
– Кадры. В общем, Герману ничего. И смотри!..
– Ты что, в самом деле думаешь, что он шпион?
– Я ничего не думаю. (…)
– А зачем я в конторе?
– Перевести анкету.
– Какую анкету?
– Германа.
– Так ее же перевели, если кадры…
– Ничего ее не перевели. Там штамп стоит – атташе. А перевести надо. Пошли на первый – может, там вода есть. Только трусики свои белые переодень, сколько раз говорил – черт-те что. Наших, штоль, нормальных нет?..
С носа как две толстые ветки – брови. Лицо треугольное книзу, интересное. Низкий, чуть всхлюпывающий баритон. Он входит и останавливается против лощено-черного владельца индийской лавки.
– Хау ду ю ду, – а?!
Это «а» – Райкин, с прихохатыванием, с выражением опереточной простаковщины на лице.
– Ай эм вери глед ту си ю, – а?!
Еще опереточнее, еще более по-идиотски.
– И еще – ай лав ю!!! а? а? а – ха-ха – как вам нравятся мои успехи в английском? Чего это у вас не угощают сигаретами? Обеднели, Адвани? А? Давай – давай сигарет…
Он – военный атташе.
О, ПАМЯТЬ СЕРДЦА
Здесь, пожалуй, нужно кое-что прокомментировать. Две или три индийские лавки в Джакарте были меккой советской колонии. Советским людям деньги (даже как бы их собственные) доверять было не положено. Поэтому получаемая в валюте часть зарплаты автоматически переводилась на ваш текущий счет в бухгалтерии посольства, где ее можно было накапливать или переводом оплачивать выписку товаров из третьих стран по каталогам. Поэтому, скажем, маленькая японская кинокамера проделывала такой путь: Япония – Quelle или Neckermann (до сих пор помню названия этих компаний в ФРГ), оттуда – посылкой в Индонезию, оттуда со счастливым владельцем – в СССР. Накладно? Зато удобно… для контроля расходов. А вот те самые индийские лавки позволяли делать заказы в Сингапуре или Малайе по образцам, т. е. хотя бы пощупать и рассмотреть товар, как теперь принято выражаться, «в натуре», а не на глянцевом листе каталога.
С точки зрения надзора это давало еще одно преимущество: наличных индонезийских денег у совработников практически не было. Точнее, не должно было быть. Потому что 10 процентов нашей валютной зарплаты нам все-таки выдавали в индонезийских рупиях, но – по официальному курсу рубля, что в условиях чудовищной индонезийской инфляции давало тебе возможность за 1/10 своей зарплаты купить до трех бутылок местного пива. Всё!
Впрочем, как вы понимаете, голь на выдумки хитра. И, выписав через того же Адвани пару блоков дешевых американских сигарет, можно было загнать их (конечно же по дешевке, но по курсу черного рынка) и обеспечить себе хоть какие-то карманные деньги на месяц.
Впрочем, эти индийские «отдушины» были тоже строго регламентированы, – подозреваю, что с дозволением иметь клиентами советских специалистов была связана обязанность постукивать на них в соответствующую службу.
И тем не менее это были вожделенные заповедники капитализма, где тебе подносили пива или минералки, заглядывали в глаза, советовали и обольщали.
Там же я был свидетелем еще одной милой беседы, следов которой не нашел в дневнике, так что излагаю по памяти – очень уж врезалось.
У Адвани, как обычно, в рабочее время сидят человек десять совклиентов. Вдруг, бросив недопитое пиво и недокуренные сигареты, восемь из них сигают через черный ход, прервав торговые негоциации. Входит Раиса. Этой кликухой все звали жену посла Михайлова – истинную хозяйку советской колонии. С Раисой – начальник протокольного отдела посольства в качестве личного переводчика.
Лощеные Адвани (а их три брата) расплываются улыбками, как масло по горячей сковороде.
С торгашами первая леди строга, поэтому, не здороваясь, сразу:
– Скажите, Адвани, вот вы патриот своей родины, Индии? Протокольный переводчик пулеметно переводит слово в слово. Адвани кланяется, молитвенно сложив розовые ладошки домиком, подтверждает.
– Спроси, известно ли ему, что скончался вождь индийского народа, большой друг Советского Союза Джавахарлал Неру?
У растерявшихся Адвани никак не стирается привычная улыбка, мало подходящая к случаю. Адвани тоскуют. Адвани знают.
– Он чувствует, какое это горе для индийского народа?
Адвани пытается выдавить что-то приличествующее случаю, толком не понимая, чего от него хочет мадам посольша, а она без перехода выстреливает:
– И скажи ему, что если скидка на десять грюндиков[17] будет толь ко десять процентов, то мы примем меры, чтобы к нему больше советские не обращались.
И пулеметная очередь перевода.
ЕЩЕ ИЗ ДНЕВНИКА
В конечном счете неприлично, потому что так считает посол.
– Почему это ты в коротких штанах пошел в магазин? Посол запретил.
– Значит, он дурак, если это запретил.
– Ты много о себе воображаешь… – Он всерьез не понимает, как это можно не бояться. (…) – А если я вправду не боюсь испорченной характеристики, если мне эту характеристику испортит дурак, а не я сам? Если напишут, что плохо работал, – ложь, а об остальном мне судить первому.
Нормы поведения? Что значат ваши нормы по сравнению со следующими китами:
Не предавать.
Не угодничать.
Не делать подлостей.
Я себя сужу так и потому не боюсь. А ты боишься, потому что ты хоть и при деле, и при хорошем, но ты рассуждаешь: кому дело до дела, когда характеристика – швах? И тогда все швах, даже дело. Оно становится меньше, чем характеристика. Чего боится Л. – он ведь – и это самое удивительное – чувствует себя на месте. И все равно боится. Посла, Богданова, Аванесова, даже меня.
С одной стороны, понятно, почему меня с такими «закидонами» потом 18 лет не выпускали в загранку. Но какой пафос! Точно по Евтушенко:
Я был жесток. Я резво обличал,
О человечьих слабостях печалясь,
Казалось мне – людей я обучал,
Как нужно жить. И люди обучались.
А с другой стороны, приятно было это прочитать и убедиться, что хоть что-то в себе сохранил из заблуждений молодости. Я ведь и теперь так думаю.
Пасюта сказал мне:
– Тебе надо чаще ругать капиталистов вслух.
– Чего-чего?
– Ну я ведь не зря говорю, у меня есть основания…
Надо непременно хотя бы раз в неделю гасить во всем СССР электричество. Когда темно – люди начинают собираться в кучки и говорить откровенно и вслух. Как сегодня.
Спор о дубинке. Что такое дубинка
