Гельмут Вельц - Солдаты, которых предали

15.00, Обер-фельдфебель Берндт только что ушел от меня с подписанными приказами. Все боевые распоряжения на сегодняшний вечер отданы.

В 16.00 команда во главе с обер-фельдфебелем Данненбауером выходит на работы по оборудованию и укреплению позиций перед цехом № 8а.

В 16.30 выходит группа обер-фельдфебеля Лизера. Она будет минировать полосу перед цехом № 7.

В 20.00 полк Айхлера пришлет за готовыми проволочными спиралями.

– Вызвать ко мне штабс-фельдфебеля Люка!

Люк руководит нашей «фабрикой» по изготовлению заграждений из колючей проволоки, мы оборудовали ее в Белых домах. Проволочных спиралей больше нет, а доставлять их по воздуху вряд ли могут: ведь есть вещи куда более важные. Поэтому наши чахлые лошади целыми днями возят сани туда и сюда. Трое солдат нагружают их остатками заграждений из проволочной сетки, телефонными проводами и всякими проволочными концами, валяющимися по дорогам. Теперь любая проволочка пригодится. Все не вполне боеспособные солдаты – легкораненые, больные и пожилые – заняты на «фабрике» изготовлением рогаток и спиралей, которые ночью доставляются на передний край и усиливают систему обороны. Их вытаскивают из окопов так, чтобы противник ничего не заметил. Соединенные друг с другом и с замаскированными взрывными зарядами, они представляют собой довольно значительное препятствие. Перед нашими позициями уже положено пятьсот метров спирали.

Это дело себя оправдало. Во время витья проволоки люди не находятся под прицельным огнем противника, им не приходится все время пригибаться, не надо боязливо прислушиваться к каждому шороху. Люк делает колючую проволоку просто из ничего, из бросового материала он создает защитный вал для пехоты. У него тоже уменьшились ежедневные потери. Но зато бывают и такие часы, когда потери превышают нормальные масштабы. Теперь противник перед атакой вводит в действие парочкой батарей больше, чем раньше.

Как и все на свете, организация проволочной «фабрики» имеет две стороны. Если благодаря ей мы немного сберегли людей, то в результате массированных огневых налетов противника теряем в два и три раза больше. Ничего в сущности для нас к лучшему не изменилось. Только распорядок дня несколько передвинулся.

Беру шапку, выхожу из блиндажа немного подышать свежим воздухом. День в своем вечно неустанном движении на запад уже покинул берега Волги. На небе сквозь тонкую вуаль облаков поблескивают сонные звезды. На востоке одна за другой взлетают к небу ракеты, чтобы осветить нейтральную полосу: белые – с нашей стороны и чуть желтоватые – с русской. В зависимости от того, откуда падает свет, меняют свое очертание и направление тени занесенных снегом развалин строений, дощатых гаражей и коротких печных труб блиндажей, они растут и опадают, становятся более резкими или слабеют, чтобы на считанные секунды исчезнуть совсем. На горизонте зловещими скачками выпрыгивает дульное пламя артбатарей, бьющих с восточного берега Волги; оно желто-красноватое и быстро гаснет. С ближнего участка территории завода доносится сухое «таканье» пулеметов. Пулеметы русские – это можно определить по несколько более медленному темпу стрельбы.

В промежутках между пулеметными очередями пощелкивают автоматы. Сполохи и затухание – это дышит фронт. Временами ледяной воздух сотрясается от разрывов тяжелых снарядов. То нарастающий, то затихающий гул выдает кружащиеся над нами самолеты. Наискосок, в направлении аэродрома, повисают в воздухе парашюты светящихся авиационных бомб, вот еще одна, вторая, третья. Они горят в небе, как факелы, озаряя молочно-желтым светом снежную равнину. У Татарского вала вдруг вспыхивают автомобильные фары, несмотря на усиливающийся артобстрел и одиночные бомбы. Это, верно, сбившийся с дороги грузовик ищет наезженный след. В той же стороне, только тысячами километров дальше, лежит Германия…

Неожиданно из темноты возникает чья-то тень.

– Штабс-фельдфебель Люк по вашему приказанию явился!

– Добрый вечер. Люк! Хотел узнать, сколько у нас в распоряжении проволочных спиралей.

– Семьдесят, господин капитан. Люди поработали на совесть.

– Хорошо. Сегодня в 20.00 пятьдесят штук заберет у Белых домов полк Айхлера, Распорядитесь о необходимом!

– Яволь, господин капитан!

Он в нерешительности стоит, не уходит.

– У меня один вопрос.

– Выкладывайте!

– Как насчет деблокады. господин капитан? Все тот же вопрос. Что я могу ответить! Если бы командование армии хоть сочло нужным проинформировать пас! А то, что думаю я сам, сказать ему не могу.

– Ну, знаете ли, Люк, на этот вопрос и я вам не отвечу. Вы ведь сами знаете, как долго длится сосредоточение и развертывание целой армия. У русских теперь такая сила, что половинчатых мер предпринимать нельзя. Вот все и идет медленнее. Если верить последним сообщениям, Гот уже на подходе. Но не верьте всему, что говорится, Люк! От этого одни разочарования только.

– Да ведь я не ребенок, господин капитан! Только уж очень в глупом положении оказываешься. Ничего толкового людям сказать не можешь, когда они спрашивают.

Он прав, этот штабс-фельдфебель Люк! Но ничем помочь ему не могу. Штаб дивизии играет в молчанку. Обещаний предостаточно, на красивые слова не скупятся. А вот дела, непреложные факты заставляют себя долго ждать. На слухи же и разговоры полагаться нельзя.

Прощаюсь с Люком. Сбиваю каблуками снег с сапог и, потирая замерзшие руки, спускаюсь в блиндаж.

– Яволь, господин генерал… яволь… яволь! – Мой адъютант кладет трубку на рычаг.

– Что такое?

Звонил генерал. Нам подчинены две роты румын. Командиры прибудут завтра утром. Кроме того, нам немедленно передают роту пекарей. Она должна приступить к оборудованию запасной позиции вдоль железнодорожной линии.

Запасная позиция – для меня эти слова новые. К тому же пекаря! Пусть бы лучше пекли хлеб и еще раз хлеб! Он нам нужен. Но Бергер просвещает меня: у дивизии нет больше муки. Вот рота пекарей и стала безработной, теперь ее можно использовать для земляных работ. Раз, два – марш строить запасную линию обороны в тылу!

– А как обстоит дело с шанцевым инструментом? Тут тестомешалки не годятся. Это вы генералу сказали?

– Шанцевый инструмент пекаря захватят с собой.

– Прекрасно, сообщите командиру роты: роте прибыть завтра к семи утра в точку пересечения дороги на Разгуляевку и Белые дома с железнодорожной линией. Командование пусть примет Рембольд. После ужина пусть доложит мне о ходе работ. Затем позвоните Айхлеру. В 20.00 его люди могут забрать у Белых домов пятьдесят проволочных спиралей.

– Яволь, господин капитан!

Иду в соседнее помещение. На столе поступившие сегодня бумаги. Быстро просматриваю. Новые обозначения целей, инструкция о порядке представления к чинам, выделение нам орденов, приказы о дальнейшем прочесывании тыловых служб, о сокращении норм выдачи продовольствия, два письма. Но и сегодня нет самого главного сообщения. Где спасительные слова: «операция по деблокированию развивается успешно, русские отступают перед немецким танковым валом. Гот – в десяти километрах от Сталинграда»? Да, медленно, очень медленно продвигаются вперед войска, идущие из направления Ростова! Спасательный круг, брошенный нам, кажется, слишком легок, чтобы долететь до нас. Недолго осталось ждать нашего последнего крика о помощи. А потом утопающий Паулюс исчезнет в волнах. И вместе с ним вся армия. Самые красивые соломинки не в состоянии удержать на поверхности бушующего моря сотни тысяч людей. Никакие обещания и радиограммы нам не помогут.