Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника

Все обстояло именно так — очень сложно и на грани абсурда. Казалось бы, представители одного и того же советского государства, имевшие высокие ранги, выполняя задачу ПБ и Комиссии ПБ, должны были бы работать в согласии. Но в реальности этого согласия не было, и наша попытка найти компромиссное, но деловое решение не увенчалась и на сей раз успехом. Так эта борьба и продолжалась — и при мне, и после моего отъезда.

В результате этой и других встреч я убедился, что наши попытки выработать единые принципиальные взгляды на совместную дружную работу с Послом — цель недостижимая. Посол пытался все свести к своему пониманию событий и принятию решений в соответствии со своим пониманием обстановки. Я и мои помощники не хотели этого и не должны были этого допускать.

Продолжу описание встречи. Самойленко убеждал посла:

— Фикрят Ахмедзянович, опять остается политически необеспеченным укрепление народно-демократической власти в волостях и уездах. Особенно в аулах.

— Это вы виноваты!

— Как это мы виноваты?

— Я же говорил несколько раз и сейчас говорю: надо оставлять гарнизоны на возможно более долгий срок.

— Ну, что ж, давайте эту мысль разберем, — сказал я. — По нашему убеждению это возможно в течение не более двух недель.

— Это ваши убеждения!

— Владимир Петрович, доложите.

Я намеренно дал слово по гарнизонам Владимиру Петровичу. Он человек жесткий, за словом в карман не полезет.

— Так кто ведет совещание? — вспылил посол.

— Уважаемый Фикрят Ахмедзянович, — процедил я с нескрываемой досадой, — будьте добры, ведите вы это совещание. Но при этом давайте же решать наши общие задачи. Все то, что мы вместе выработаем здесь в кабинете Чрезвычайного и Полномочного Посла, то и будет завтра с утра нами проводиться в жизнь, — через Политбюро НДПА, через правительство, через министра обороны…

— Ладно, я согласен.

Черемных раскрыл тетрадь и начал с выкладки: сколько в стране аулов, провинций, уездов, волостей, с количества больших и средних аулов, где нужно размещать гарнизоны.

— Таким образом, Фикрят Ахмедзянович, если следовать вашим предложениям и оставлять гарнизоны на длительное время, то нам надо еще 12–13 дивизий афганских вооруженных сил развернуть и ввести еще 5–6 дивизий Советской Армии.

— Это можете вдалбливать в пустуй бачка Бабрака Кармаль!

— Стоп! Чрезвычайный и Полномочный! Стоп! — взорвался я. — За такие слова, товарищ Посол, к у т а к ы н баш!

Табеев откинулся назад в кресле, похоже стараясь, что-то вспомнить резкое и грубое и сказать в мой адрес. Но, похоже, овладел собой и спросил:

— Вы владеете татарской речью?

Я ответил:

— Вы уверены, что у меня вот в этой папке одни только бумаги?

Он стремительно потянулся к папке. Я остановил его:

— Не включено.

Обстановка накалилась. Близился полный разрыв. Ни к какому общему взаимопониманию мы не пришли. И я уже знал, что и не придем. Он останется при своем мнении. Спольников, конечно, будет его поддерживать и в попытках парчамизации армии, и по срокам пребывания гарнизонов, и даже по характеру ведения боевых действий. А вот Козлов — тот только спокойно изрек:

— Все Жомени, да Жомени, а о водке ни полслова.

— Действительно, Фикрят Ахмедзянович, — пробасил Спольников, — не пора ли и обедать?

Такая вот у нас состоялась беседа — сумбурная, неинтеллигентная. Продолжалась она часа два с половиной.

Мы с послом, очевидно, люди совершенно разные, несовместимые, прошедшие разные жизненные школы. Мне в течение последних 20 лет — от командира дивизии до командующего войсками округа — приходилось быть в непосредственном подчинении и непосредственном влиянии со стороны очень умных и достойных старших начальников. И с молодости я как-то себе внушил, что нужно учиться у старших не только на положительных, но и на отрицательных примерах, чтобы избегать их повторения в своей работе. Посол же в течение многих последних лет располагал неограниченной политической властью в Татарии. Его вспыльчивость и резкость проистекали из его принадлежности к высшей партийной элите, стоящей, как правило, вне критики снизу. Из военных он имел дело только с командиром мотострелковой дивизии сокращенного состава, которая дислоцировалась в Казани. Мне же в свое время приходилось общаться и с послами, и с политиками самого высокого ранга. А это обязывало всегда поддерживать в хорошей форме и разум, и душу, быть выдержанным, наблюдательным и сосредоточиваться на главном, жертвуя второстепенным и малым ради этого главного.

С Табеевым у меня явно не ладилось, и слова «пустуй бачка», так опрометчиво брошенные послом, когда-ни-будь мне аукнутся. «Бойся того, кто тебя боится».

Мы были, конечно, сильнее подготовлены к ведению этой встречи, заранее всесторонне обсудили различные варианты. Со мной были умные люди. Владимир Петрович Черемных, хоть зачастую и резкий в высказываниях, блистал прежде всего своей хорошей военной подготовкой. А Виктор Георгиевич Самойленко бесспорно умел глубоко и всесторонне анализировать ситуацию с политической точки зрения.

Расскажу немного подробнее о Самойленко. С первых дней пребывания в ДРА Виктор Георгиевич слаженно и умно работал с афганским руководством. На должность заместителя главного военного советника по политической части и старшего советника при главном политическом управлении вооруженных сил ДРА он прибыл с должности члена военного совета, начальника политуправления Уральского военного округа, где в этой должности работал в течение пяти-шести лет. В вооруженных силах он был самым молодым начальником политуправления округа. Его любил Гречко, по доброму относился к нему и Алексей Алексеевич Епишев. Самойленко хорошо работал с генерал-полковником Сильченко Николаем Кузьмичем — командующим войсками округа. Кстати, членом военного совета этого округа являлся Борис Николаевич Ельцин (будучи тогда первым секретарем Свердловског обкома КПСС), и Виктор Георгиевич находился с ним в хороших отношениях. В Самойленко я видел настоящего друга, умного работника, умеющего постоять за наши интересы. Кстати, он мне рассказывал, что на заседании парткома посольства неоднократно пытались вбить клин между нами, чтобы отколоть Самойленко от меня. Тщетно. Виктор Георгиевич на это, разумеется, не пошел.

Возвращусь к беседе с послом. Мы предполагали, что она может быть безрезультатной, но преднамеренно уклониться от нее, конечно, не могли — все-таки это официальное мероприятие. За своими спинами мы чувствовали только авторитет министерства обороны — с поправкой, разумеется, на мои сложные отношения с Дмитрием Федоровичем. Посольская же сторона олицетворяла МИД, ЦК КПСС и КГБ (Табеев, Козлов и Спольников). Не считаться с этим было невозможно, и нам приходилось вести свою хитрую и продуманную контригру.