Тень убийцы. Охота профайлера ФБР на серийного убийцу-расиста - Джон Дуглас
Итак, Франклин не был ни Теодором Качинским – Унабомбером[18], который стремился доказать свою интеллектуальную изощренность, создавая сложные и замысловатые бомбы и отправляя их по почте тщательно отобранным адресатам. Франклин вовсе не был таким уж искушенным. Его задача была проще: сложить бомбу на месте, имея в своем распоряжении динамит и детонаторы, и взорвать ее. Его интересовала не «красота» метода убийства, а только результат.
Когда мы спросили, чем определялся выбор между бомбой и огнестрельным оружием, он даже не нашелся, что ответить. Потом сказал, что бомба может убить больше людей, чего он и надеялся достичь подрывом синагоги Бет Шалом в Чаттануге, но это не объясняло его решение взорвать дом Морриса Амитая вместо того, чтобы просто ждать в засаде и застрелить его из винтовки. Возможно, это было связано с тем, что он только что взорвал бомбу, поэтому он с ней чувствовал себя комфортно.
Все сводилось к тому, как объяснил Франклин, чем он располагал в данный момент. В некоторых местах достать взрывчатое вещество было легче, чем в других. Иначе говоря, в отличие от Теда Качинского, вундеркинда, гордившегося своим умением делать бомбы, для Франклина и винтовка и бомба были просто М.О. – средством достижения цели. Эта универсальность M.O. не имела ничего общего с его уровнем организации; способ просто служил почерку – убивать чернокожих, евреев и смешанные пары.
Франклин был практичен и в других отношениях. Он сказал нам, что никогда не стал бы грабить банк в городе или поселке, где намеревался совершить убийство, или наоборот. Он знал, что большинство банков оборудованы системой видеонаблюдения, и не хотел рисковать, попав на глаз камеры наблюдения или свидетеля.
В отличие от Рейдера или даже Качинского, Франклин не разыгрывал акт в своем воображении; это его не возбуждало. Он исполнял миссию, а все прочее – винтовка или связка динамитных шашек – было не важно. Убил врага и доволен – двигайся дальше.
Но даже это, как я почувствовал, не было полным объяснением. Кочуя с места на место, он регулярно подбирал автостопщиц. Но только девочек-подростков и молодых женщин, некоторые из которых были проститутками, но большинство нет. Когда я спросил его об этом, он повторил свою фразу о желании защитить их от опасности, особенно от хищников с другим цветом кожи, хотя – вот ирония! – сам был опасным хищником.
Слушая его, мы поняли, что в некотором отношении Франклин был таким же профайлером, как и мы. Каждый раз, подбирая одну из этих женщин, он применял собственный оценочный протокол, задавая вопросы, чтобы получить информацию, которую считал относящейся к своей «работе». Он дал понять, что считает себя кем-то вроде члена «комитета бдительности» и изучает виктимологию, как и я, работая над делом. Разница заключалась в том, что я оценивал жертву постфактум, пытаясь выяснить, насколько опасной была ситуация и что заставило преступника выбрать ее своей жертвой. Франклин, с другой стороны, имел стратегическое преимущество в том, что ничего не подозревающая молодая женщина оказывалась в его машине и под его контролем, пока он решал, станет ли она участницей проекта спасения или жертвой.
Сопоставляя организованность и дезорганизованность, не следует путать дорожные убийства с убийством на автостоянке возле «Ист-Таун». Хотя каждый пикап был спонтанным, методология и преступный умысел спонтанными не были. Подбирая женщину, он мог руководствовать как ее внешним видом, так и собственным настроением, но дальше, когда она попадала в его машину, все разворачивалось по плану, и он квалифицировал ее в соответствии со своим личным моральным кодексом.
Или, если выразить это в более психосексуальном контексте, он подбирал женщину и девушку, потому что она приглянулась ему, а затем, как суровый, но любящий отец или требовательный хозяин, решал, заслуживает ли она награды или наказания – в данном случае жизни или смерти. А дальше происходило то, что уже соответствовало моему опыту общения с другими жестокими серийными хищниками. Как мы уже отмечали, Франклин, как и его братья и сестры, часто подвергался суровому физическому и психологическому наказанию, часто даже не понимая, что он сделал не так. С этими девушками и молодыми женщинами он выступал в другой роли, роли родителя, и разыгрывал эпизод из собственного детства, но на уровне более высоком и с возможностью смертельного исхода. Высшим критерием непристойного поведения было межрасовое смешение. Узнав, что попутчица допускает это, он чувствовал, что обязан наказать ее, независимо от того, осознавала ли она, что сделала что-то плохое, или нет. И для практически любого серийного убийцы, даже если сексуальная составляющая преступления вторична, иметь право наказать свою жертву – это огромный мотиватор и возбудитель.
Хотя он и не признался нам в этом, я подозревал, что он специально отыскивает женщин-автостопщиц, втайне надеясь, что они как-то связаны с мужчинами-афроамериканцами, и тогда он воздаст им по справедливости.
Мы обнаружили, что семья оказывает огромное влияние на развитие практически всех насильственных преступников. То, какими они стали и что делают, уходит корнями в семью. В годы становления Франклин пережил довольно тяжелые времена. Это выражалось не только в физическом насилии со стороны обоих родителей, но и в том, например, что мать требовала от мальчиков сразу после школы приходить домой и сидеть на диване перед телевизором, а не оставаться на улице и играть с другими ребятами. Хотя само по себе это не было насилием, но определенно было проявлением крайнего контроля со стороны психически нестабильной женщины, и Франклин допускал, что это задержало его эмоциональное развитие. В этом я бы с ним согласился. Частые встречи с проститутками, на которых не нужно производить впечатление, – обычное проявление эмоциональной задержки у взрослых мужчин. Он также упомянул, что его мать рассказывала, как ее мать била ее в детстве. К сожалению, это не редкость, и, как мы видим, он сам избивал свою вторую жену, Аниту.
Однажды, по его словам, он наткнулся на фотографии семьи его матери, когда они жили в Германии. Мальчики были одеты в форму гитлерюгенда. Судя по тому, как он напрягся, то детское открытие сказалось на его смешанном отношении к семье и еще больше запутало его самого.
Он ненавидел мать и не был в восторге от отца, поэтому, с одной стороны, был настроен против их семей. С другой стороны, знание того, что у него чисто арийское происхождение, породило в нем чувство гордости
