Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
— Братья! — начал сапер. — Комиссар Гашек сказал нам правду. То же пишет в газете «Прукопник» некий «Солдат чешского войска» в открытом письме «Профессору Масарику». В этом письме прямо сказано, что нам незачем ехать во Францию, что профессор Масарик должен, остановив эшелоны, повернуть их обратно. А мы сами повернем свои эшелоны на запад и будем воевать против оккупантов Украины. Мы поможем русским, а они помогут нам!
Это бесхитростное выступление обрадовало Гашека — ведь «Солдатом чешского войска» был он сам. Он добился своего: солдаты читают не только его юморески и фельетоны, но и публицистические статьи.
Когда все замолчали, поднял руку начальник самарского отделения Одбочки, давний киевский недруг Гашека — пиквикист Рудольф Фишер. Жальский дал ему слово.
— Братья! — обратился Фишер к легионерам. — Ярослав Гашек, как всегда, говорил о революции. Скажу откровенно: боже, избави нас от таких революционеров. Он сам не верит тому, что говорит. Спросите-ка его: долго ли он задерживался в чешских политических партиях и долго ли собирается служить большевикам. Я уверен, что он не уживется с ленинистами и снова попросится к нам…
— Не попросится! — ответили солдаты. — Не трогай Гашека. Он обойдется и без твоего легиона!
— В настоящее время чехословацкое войско выполняет великую миссию и, — Фишер повернулся к комиссару ВЦИК, — ваши действия, пан Гашек, означают предательство интересов наших наций!
Братья снова закричали:
— Сам ты предатель! Контрреволюционер!
Фишер же, словно это его не касалось, продолжал?
— Условия, которые сложились для нас, чехов и словаков, на Руси, могут пагубно повлиять на наше войско. Анархия и надвигающийся голод способны свести на нет все, чего мы добились. От имени чехословацкого легиона я призывай вас, братья: все — во Францию, за профессором Масариком!
В зале опять зашумели:
— Нам его не догнать! Он — в Америке, а мы — на Волге!
Фишер покинул трибуну. Гашек позвонил колокольчиком.
— Мнение пана легионера о моей работе в РКП(б) и в красноармейском отряде мне известно не хуже, чем ему — мое мнение о его делах. Он был и остался чешским пиквикистом, злым гением захолустной пивной политики. Я не стану пререкаться с антантовцем. Я не скрываю своих убеждений и прямо заявляю, что я не с вами, пан Фишер. Я рад, что в вашем лице мне подвернулась оказия вручить вам свое заявление, — и, достав его из бумажника, Гашек прочел:
— «Настоящим сообщаю, что я не согласен с политикой Одбочки Чехословацкого национального совета и с отъездом нашего войска во Францию. Сим заявляю, что я выбываю из чешского войска до той поры, пока в нем и во всем руководстве Национального совета не установится новое направление.
Прошу со вниманием отнестись к моему решению. Буду и в дальнейшем трудиться для революции в Австрии и для освобождения нашего народа».
— Подшейте это заявление к моему делу, — громко сказал Гашек, отдавая заявление. — Пусть нас рассудит история.
Писатель сжег все корабли.
— Я передам, пан Гашек, ваше заявление по инстанции, — пряча важный документ во внутренний карман френча, пробормотал Фишер.
В зал вошли сотрудники пана Фишера, с которыми накануне беседовал Гашек. Один из них попросил слова и по знаку Жальского взбежал на сцену:
— Мы, сотрудники Самарского отделения Одбочки, прибыли сюда в полном составе. Среди нас нет только нашего шефа…
— Я здесь! — откликнулся Фишер.
— Мы не согласны с политикой Одбочки, с отъездом нашего легиона, как говорят русские, к чертям на кулички. Не желаем быть посредниками между легионерами-дезертирами и самарскими властями. Нам не по пути с паном Фишером — пусть он едет во Францию без нас! Мы просим Чешскую секцию РКП(б) принять нас в партию большевиков, а наборную комиссию — записать нас в чехословацкий красноармейский отряд. Вот наше коллективное заявление.
Гашек взял заявление, прочел его вслух, громко назвал фамилии восемнадцати подписавшихся и крикнул Фишеру:
— Заявление ваших бывших сотрудников, пан Фишер, — лучшее свидетельство вашего банкротства. Вы — полководец без армии.
Фишер поднялся и направился к выходу. Солдаты засвистели, заулюлюкали ему вслед.
Гашек подошел к краю сцены и сказал:
— За дело, братья! Запись добровольцев будет проходить здесь, в гостинице «Сан-Ремо», и в доме Кириллова, на углу улиц Воскресенской и Соборной.
Глава двадцать шестая
— Теперь лучше всего, — сказал Швейк, — выдавать себя за идиота.
Ярослав Гашек
Чехословаки подняли мятеж. В Самаре оказалось слишком мало сил, чтобы удержать ее. Ревком приказал красноармейцам погружаться в вагоны и отступать. В «Сан-Ремо» хранились документы отряда, и Гашек поспешил туда. Он шел дворами, стараясь никому не попасться на глаза, и в гостиницу проник незамеченным.
Взяв наугад несколько листов, Гашек сунул их в черный зев печки, чиркнул спичкой. Бумага вспыхнула. Он быстро подкидывал в огонь списки бойцов отряда, приказы, распоряжения, переписку с местными и правительственными учреждениями и чутко прислушивался. Издалека доносилась оживленная перестрелка. Бой шел где-то на Заводской улице — там Александр Масленников с группой самарских большевиков оборонял Клуб коммунистов. Разворошив полуистлевшие листки, чтобы лучше сгорели, Гашек подбросил в огонь последнюю пачку и выпрямился. Отставив кочергу, он вытер пот со лба и щек и увидел свое отражение в зеркале: лохматый субъект с красным от печного жара лицом, полоса пепла и сажи, пересекавшая лоб и щеку. Гашек хотел было стереть сажу, но вдруг сообразил: надо прикинуться дурачком от рождения… Гашек сбросил военную одежду, достал штатское тряпье, которое валялось в шкафу, еще больше взлохматил волосы и вымазал лицо теплой золой. Перестрелка затихла. Вошли или не вошли? Гашек выскользнул из номера и, поворачивая ключ в замке, подумал, что идти на вокзал бесполезно — чечековцы, скорее всего, уже прорвались в город.
Незаметно прошмыгнув двором, Гашек вышел на улицу и огляделся. На глаза ему попались красные флаги. «Вся власть Учредительному собранию!» — прочел он на них и — ниже, — «Российская Федеративная Демократическая Республика». Быстрота, с которой были развешаны эти флаги, убедила его, что самарская учредилка не дремала, контрреволюционное подполье работало.
Гашек мельком прочел несколько прокламаций и афишек, расклеенных на заборах и тумбах. Они были написаны от лица Самарского правительства, которое обвиняло большевиков в сговоре с немцами и призывало изгнать большевиков и немцев из России, обещало созвать Учредительное собрание, создать сильную армию, чтобы рука об руку с союзниками довести войну против прусского милитаризма до победного конца.
Находиться в Самаре было нельзя, спрятаться, переждать немного — необходимо. Ему ничего не оставалось, как воспользоваться советом Оли Миненко, правщицы газеты «Солдат, рабочий и крестьянин», в случае опасности скрыться на даче ее дяди Каноныкина под видом внука
