Коко Шанель - Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой
Но тут же решила, что ничего хорошего из такого романа не вышло бы. Разве можно иметь любовником своего делового партнера? Кому-то обязательно пришлось бы уступать. Вполне понятно, что это была не я, значит, довольно скоро перестала уважать любовника. Нет, лучше иметь таких, с кем делами не связана.
«Провальная» коллекция действительно имела огромный успех по ту сторону океана, Америка «шанелезировалась» не только благодаря духам, но и благодаря твидовым костюмам «от Шанель». Коллекция ушла в Америку, разошлась по магазинам, в том числе и Парижа, то, что не приняли журналисты на подиуме, с восторгом приняли женщины! Улица сделала это вопреки газетам. Я не понравилась Парижу? Неважно, я пришлась по
душе всему остальному миру. И вдруг оказалось, что на Париже свет клином не сошелся. Как бы я ни любила этот город, теперь я могла обойтись и без его признания!
Мир от-кутюр в Париже предал меня анафеме. Работать на массовое производство?! Конечно, а что ей остается, если на подиуме освистали.
Я презирала их всех! Они ни черта не смыслили в одежде, потому что просто соединять между собой куски ткани не значит уметь одевать женщин. Я знала, что моя простота еще потребуется, и не только в Америке, к ней вернется и Франция!
И все же по настойчивой просьбе вступила в их профсоюз. От одного слова «профсоюз» меня тошнило, слишком памятна забастовка тридцать шестого года, перечеркнувшая жизнь. Как можно загнать в организацию совершенно несовместимых людей? Заставить подчиняться правилам тех, кто призван эти правила разрушать, причем дважды в год — по числу сезонных показов?
Конфликты с этим самым профсоюзом у меня начались довольно быстро. Фотографировать свои модели только в определенное время, ни днем раньше. Это еще что?! Я фотографирую, когда все готово и когда есть погода. Твидовые костюмы нелепо снимать в летнюю жару или, наоборот, на снегу. Манекенщицы будут выглядеть дурацки, они же чувствуют погоду на себе. Снимать в помещении, где искусственные деревья, искусственная листва, снег, солнце?.. Ни за что! У меня все настоящее.
Хотя, должна признать, это был всего лишь повод для ссоры. Ссоры самой тоже не было, просто я хорошо понимала, что не желаю находиться в союзе с теми, для кого мода просто «способ самовыражения», а подиум место демонстрации «шедевров» из бумаги и консервных банок.
Я не принимаю показов, где присутствуют сотни человек. Что можно увидеть с десятого ряда зала?
Я не люблю, когда лица манекенщиц раскрашены так, словно они из дикого племени. Лица должны быть человеческими, ведь одежда для людей, а не для монстров.
Я не считаю хорошим платье, в котором трудно поднять руки, манекенщицы должны двигаться свободно, а не судорожно перебирать ножками, боясь свалиться. Знаете, способ проверки удобства одежды? Сложите руки на груди, это требует максимальной свободы движения. Если вам неудобно — грош цена такой одежде.
Но всего этого не было на подиумах у тех, с кем я состояла в одном союзе. Они считали меня старой, а я их глупыми. Какой уж тут союз? Я вышла из него.
Однако они зря думали, что старуха уже ни на что не способна. Моими заказчицами снова стали женщины с именами, я одевала актрис, жен президентов и королей, жен политиков, богачей… а еще просто половину мира, потому что одежду в стиле Шанель можно приобрести в магазинах. Наверное, это даже важнее, чем мои костюмы на Роми Шнайдер или Жаклин Кеннеди, на Бриджит Бардо или Марлен Дитрих…
Come back! Я вернулась! Начался новый период моей работы и жизни. Оказывается, и в семьдесят один год можно начать все сначала.
Но чтобы вернуться, нужно сначала прийти, а потом уйти…
Маленькое черное платье и я
Мода существует не для того, чтобы удивлять публику на показах. Она для того, что бы одевать эту публику. Если созданную сегодня модель завтра не увидишь на улице — грош ей цена. Если увидишь много раз — она бесценна.
В те годы, когда появилось маленькое черное платье, я была абсолютной законодательницей моды. Модные журналы писали преимущественно обо мне, любая модель, предложенная мной, даже если она отличалась от предыдущей всего лишь мелкой деталью, становилась сенсацией. Журнал «Вог» сравнил сделанное мной платье с автомобилем: «Это «Форд», созданный Шанель».
Родилось оно случайно и не случайно. В театре я сидела в ложе, пытаясь найти взглядом кого-то из знакомых, даже не помню кого именно. Искала и не могла отыскать, но не потому что толпа была слишком большой, она была слишком пестрой. В антракте прошлась по фойе и снова обратила внимание на то, что не вижу лиц, у любой дамы в глаза бросался, прежде всего, цвет ее наряда.
В этой пестрой толпе не было по-настоящему элегантных женщин. Замечательные платья, даже сшитые в моем ателье, но все не то… Чего-то не хватало. Или было слишком много.
Я пыталась понять, чего именно, и вдруг осознала — цвета! Сообразив это посреди ночи, отправилась к шкафу перебирать собственные платья. Не то… не то… не то… Вот — черное! Лишь черное платье выглядело по-настоящему элегантным.
До этого черный носили только будучи в трауре, но я показала, что маленькое черное платье может быть отличной основой для любого времени суток и любой ситуации. Белые воротники и манжеты делали его строгим и деловым, множество украшений — нарядным, а роскошные колье — вечерним. Само платье при этом было практически незаметно, оно лишь подчеркивало фигуру женщины и красоту ее кожи.
Париж ахнул: Мадемуазель Шанель пытается навязать всему Парижу траур по Кейпелу! Но женщины быстро оценили возможности маленького черного платья. Несколько лет все поголовно ходили в черном с белыми воротничками и манжетами, в черном с богатыми наборами бижутерии на шее, в черном с дорогими бриллиантовыми колье и брошами…
Эту моду называли нищенской, говорили, мол, француженки играют в бедность. Люсьен Франсуа написал, что женщины были в восторге, играя в бедность, но не теряя при этом элегантности. А одна из журналисток дошла до того, что изобразила меня в виде дамы под большой вуалью, склонившейся над могилой. Какие глупцы! Бедность и простота не одно и то же, как может быть бедным платье, сшитое из дорогой ткани с множеством дорогих аксессуаров?! А держать траур по Кейпелу я могла и без их помощи!
Я обрезала свои роскошные волосы, и Париж, словно сойдя с ума, тут же постригся!
Разве я была первой, кто так поступил? Нет, Пуаре тоже стриг своих манекенщиц, но за ним же не последовали? А стоило подстричься мне, как мода привилась. Я делала моду Парижа много лет!
Сначала шляпы, потом свободные наряды для отдыха, мужские пижамы, превращенные в женские, жакеты из пуловеров… Существует легенда о том, что однажды, серьезно замерзнув на конной прогулке, я взяла пуловер Кейпела (или Бальсана, неважно) и разрезала его, превратив в кофту. Глупости, чем можно искромсать пуловер во время конной прогулки? Я сделала это дома и нормальными ножницами. А кофта вышла довольно симпатичная.
Также нашла применение пижама Бальсана. Когда во время Первой войны сигнал воздушной тревоги посреди ночи сгонял парижанок с верхних этажей зданий на нижние, они спускались в халатах, накинутых на красивые бордовые или белые шелковые пижамы «от Шанель». Показывать моду во время бомбежек — до такого не догадывался еще никто.
Когда механиков моих клиенток забрали на фронт, я придумала для женщин разноцветные прорезиненные плащи наподобие водительских. Прижилось не только в военном Париже, но и в жаркой Аргентине.
Еще одна выдумка, очень понравившаяся женщинам, — бижутерия. Я с удовольствием делала украшения. Но только один раз — с Ирибом — настоящие. Это было его влияние, сама по себе я настоящими драгоценностями не увлекалась, предпочитая искусственные. А еще чаще соединяя одни с другими.
Вендор охотно и много дарил мне огромные камни — сапфиры величиной с кулак, изумруды и еще кучу всего. Зачем? Зачем вообще нужно то, что нельзя надеть на себя просто так каждый день?
Не люблю бриллианты ради бриллиантов, камни ради самих камней. Часто об этом говорила, но повторяю еще и еще раз. Потратить сумасшедшие деньги или даже получить в подарок огромный бриллиант вроде пробки от графина, чтобы держать его в сейфе и дрожать от страха: вдруг кто-то догадается о коде этого сейфа? Иногда по вечерам вынимать и любоваться, мол, у меня есть защита от кризиса?
Глупости! Защитой от любых кризисов должна быть собственная голова, а не сверкающий камень. А бриллиантовые серьги или колье, ради сохранности которых за спиной выстраивается толпа охранников, сверлящих взглядами любого, кто приблизится… Это для богатых, я их не люблю, хотя сама богата. Богатство должно давать только независимость и уверенность в будущем, но никак не доставлять волнения «вдруг кризис!», иначе от него не будет никакого удовольствия.
