Людмила Рублевская - Рыцари и Дамы Беларуси

ЭДВАРД ВОЙНИЛОВИЧ

«Не прышэлец нi з Усходу, нi з Захаду, а з таго люду, што радзiмую зямлю беларускую сахой рэзаў». Это строки из воспоминаний человека, которого Столыпин называл «минским Бисмарком». Да-да, среди белорусов были не только «паны сахi i касы», но и паны вполне реальные, олигархи и бизнесмены, как мы бы сегодня сказали. Род Войниловичей, записывающих в предки воина XIV века Войнилу, был знаменит и богат… Представитель его в десятом колене Эдвард Войнилович соединял в себе кровь трех знаменитых белорусских родов — Войниловичей, Ваньковичей и Монюшко. В своем завещании Эдвард Войнилович писал: «Род наш ни перед кем шапки не снимал. Когда почти вся шляхта былого Новогрудского воеводства копила свои богатства из крошек с радзивилловского стола и из заложников вышла в хозяева, мы ни единой пяди земли от них не взяли. Во всем обширном округе Савичи, пожалуй, единственное имение — непослерадзивилловское».

В Савичах, одном из имений Войниловичей, хранился любопытнейший родовой архив. В том числе памятная книга Vade mecum, мемуары полковника Гаврилы Войниловича, под знаменами которого служил пан Володыевский… Вспомнили «Потоп» Генрика Сенкевича и его героев? Именно из савичевского архива Сенкевич и брал необходимые ему исторические сведения.

Вот как современник Войниловича, Януш Ивашкевич, написавший предисловие к изданию его воспоминаний, вышедших в 1931 году, описывал его, председателя Минского земельного товарищества: «Большой зал Товарищества шумел, как пчелиный улей. Среди однотипных представителей Товарищества эффектно выделялось красивое лицо Председателя с великолепными усами и красивыми, умными глазами, как будто сошедшего со старинного портрета XVIII столетия, недоставало только делии (плаща, подбитого мехом) или кунтуша».

Эдвард Войнилович представлял Западные губернии в Государственной думе Российской империи, куда избирался трижды, Столыпин предлагал ему место министра сельского хозяйства. Более тридцати лет исполнял обязанности мирового судьи. Но известность его связана прежде всего с одним зданием — минским костелом Святых Сымона и Алены. Както я сравнила этот храм, который иногда называют еще и Красным костелом, с рыцарем в тяжелых средневековых латах, который стоит на страже города.

Красный костел подарил городу легенду…

…В богатой и набожной семье Эдварда и Олимпии Войниловичей жили двое детей — Сымон и Алена. Но в город пришел мор. Первым заболел и умер Сымон. Родители очень грустили о нем, тосковала и старшая сестра Алена, которой должно было исполниться девятнадцать лет. Девушка хорошо рисовала, даже продавала свои рисунки и на вырученные деньги покупала подарки для бедняков. Но вот заболела и она… Молилась, чтобы не оставить одних отца и мать… И однажды во сне ей явилась Богородица. На ладони она держала модель прекрасного храма. Небесная гостья сказала Алене, что та вскоре уйдет в мир иной. А чтобы ее родители утешились, им нужно построить такой храм. В нем родители будут ощущать, что вновь воссоединяются со своими детьми… Алена нарисовала храм и умерла. А родители построили костел Сымона и Алены. Некоторые минчане даже усматривают символику в башнях храма: якобы большая символизирует Алену, меньшая — Сымона.

А что говорят факты? Да, в основе истории храма — трагедия и вера семьи Войниловичей. Смерть двенадцатилетнего Сымона — это конец рода. Последний наследник мужского пола… Про Алену же Войнилович говорил так: «Господь сохранил мне мою дочь, достоинства характера и мышления которой были для меня явным знамением Божьего милосердия над моей головой, это не позволяло мне пасть под тяжестью апатии и сомнений».

Но «дитя его духа» Алена в 1903 году тоже умерла. Войнилович сделал запись: «С когдато сильного дерева моего рода опадала ветвь за ветвью, пока не остался один я, как ствол, приговоренный к вымиранию, как громом пораженный, которого уже ни одна весна не сможет возродить, — так хотел Бог».

Эдвард Войнилович предложил городу построить костел в память своих умерших детей с тем условием, что строительство осуществится исключительно на его личные средства, в проектирование и возведение никто не станет вмешиваться.

Войниловичу хотелось, чтобы храм одинаково сочетался и с православной, и с католической традицией, чтобы всяк, независимо от конфессии, мог в нем молиться и вспоминать Сымона и Алену. Войнилович был против конфессиональной розни. Он спонсировал постройку не только костелов, но и церквей, и синагоги в Клецке. Знал, что предки были православными, только в XVIII веке, когда проводилась политика окатоличивания шляхты, перешли к костелу.

Ему попалась на глаза иллюстрация с изображением костела в Ятросине под Познанью, построенного по проекту Т. Пайздерского. Войнилович съездил к архитектору в Варшаву… И работа началась. Правда, Пайздерский как иностранец не имел права официально производить работы — вместо него значился другой человек…

Эдвард и Олимпия Войниловичи денег на постройку храма не жалели. Специальный красный кирпич привозили из Ченстоховой, черепицу — из Влацлавки. Колонны и алтарь возводились из розового песчаника и келецкого мрамора. Похоже, средств на все задумки не хватило… Тем не менее в 1909 году на звонницу костела были подняты три колокола — «Михал», «Эдвард» и «Сымон». Костел принял под свои своды первых прихожан…

А потом грянули война и революция…

Об отношениях Эдварда Войниловича с белорусским возрожденческим движением говорят разное… Были попытки представить его исключительно как польского патриота, относящегося к Краю, то бишь Беларуси как части Польши. Войнилович действительно воспитывался в среде польского патриотизма: мать всегда внушала ему, что отдать жизнь за родину — высшая честь. В Слуцкой гимназии вместе с одноклассниками по ночам изготовлял из старых напильников, пилочек для ногтей кинжалы и пики, ученики носили заколки с белым орлом в галстуках и запонки с изображением Костюшко и Замойского. Пришлось совсем юным в отсутствие родителей пережить наезд жандармов, которые собрались секвестрировать их имение… С другой стороны, как человек от природы умный и справедливый, Войнилович на всю жизнь усвоил, что такое так называемое «прогрессивное общественное мнение». Он видел, как «пальму первенства в общественных заслугах отдавали агитаторам и демонстрантам, а людей, более глубоко мыслящих и далеко вперед смотрящих, чем эмиссары „Народного правления“, ставили к столбу общественного порицания». Войниловича возмущало, что «борцы за патриотическую чистоту» разбивали окна графу Эмерику Чапскому, ставшему директором лесного департамента, а Ежи Могильницкому, сосланному впоследствии на каторгу, «не давали покоя „создатели общественного мнения“, которые и в дальнейшем распивали чаи с баранками во время конфискации его имения».