Игорь Зимин - Благотворительность семьи Романовых. XIX – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора
Во второй половине XIX столетия получила широкое развитие общественная инициатива в благотворительности. Возросло количество учреждений призрения. Совершенствовалась и расширялась деятельность богаделенных и медицинских учреждений Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества. Это требовало серьезного пересмотра законодательства о призрении, четкого определения категорий нуждаются в нем, решения вопроса о том, для кого оно должно быть обязательным. Однако в правовой области в этом отношении ничего сделано не было. Критерии нужды, требовавшей социальной поддержки, оставались неясными. Учреждения, действовавшие в этой сфере, исходили из своих представлений. Формы и методы призрения они также определяли сами. Санкт-Петербургский Попечительный о бедных комитет Императорского Человеколюбивого общества, согласно § 4 своего устава, «престарелых, увечных и больных, не могущих содержать себя собственными трудами» помещал в богадельни Человеколюбивого общества или оказывал «денежное вспоможение и врачебное пособие в их жилищах, чрез принадлежавший сему обществу медико-филантропический комитет»[267]. А, кроме того, помогал «приведенным в нищету стечением несчастных обстоятельств», предоставляя помощь «единовременной выдачей некоторого количества денег на обзаведение вещами, потребными для их промышленности», то есть ремесла, доставляя неимущим «места, кои обеспечивали бы их в содержании»[268].
В указанных случаях речь идет о помощи лицам, вообще лишенным каких бы то ни было средств к существованию и возможностей для заработка. Однако существовала многочисленная категория населения, которое имело работу и желание трудиться, но находилось в чрезвычайно стесненных материальных условиях. Многие люди зарабатывали только на удовлетворение самых минимальных потребностей. Решить какую-либо важную задачу, дополнительно требующую денег, они без посторонней помощи уже не могли. Любое чрезвычайное обстоятельство выбивало таких бедняков из жизненной колеи. Такими обстоятельствами, например, могли быть похороны родственника, необходимость выкупиться из долговой тюрьмы, приобрести лекарства. Бедный студент, помимо пропитания и платы за учебу, должен был оплачивать угол или комнату, покупать письменные принадлежности. Иногда работодатель платил так мало, что денег хватало только на самое необходимое, а найти более высокооплачиваемую работу не позволяла квалификация либо какие-то другие причины. Тогда люди обращались в учреждения призрения или к благотворителям.
В этих случаях определить степень нужды, которая требовала социальной помощи, было очень сложно, тем более что в состоянии бедности жила бо́льшая часть трудоспособного населения империи. Широко известны подсчеты В. И. Ленина, который, проанализировав результаты всероссийской переписи населения, проведенной в 1897 г., пришел к выводу, что из 125,6 миллиона человек 99,5 миллиона относились к пролетариям, полупролетариям и беднейшим сельским хозяевам[269]. Это заключение можно было бы считать политически ангажированным, но сходные данные, в целом подтверждающие такую оценку, привел в 1897 г. С. Ю. Витте, один из самых ответственных и реалистически мысливших государственных деятелей того времени. В конце XIX столетия в правящих кругах России активно обсуждались вопросы дальневосточной политики. Военный министр Куропаткин записал в своем дневнике, что на одном из совещаний по этим вопросам, состоявшемся в конце 1897 г., Витте «сказал по поводу втягивания нас в большие расходы на Дальнем Востоке, что мы не выдержим, что в России (чего и не следует скрывать) на 130 млн населения лишь 40 млн имеют средства к существованию, а 90 млн нищих, и повторил это слово несколько раз»[270]. При таком количестве бедных учреждения призрения и благотворители вынуждены были конкретно оговаривать условия предоставления помощи. Санкт-Петербургский Попечительный о бедных комитет оказывал, опять-таки «по возможности», денежную помощь бедным, прилагая «старание об оказании пособия: а) для совершения бракосочетания, затрудненного бедностью; б) на совершение предприятия, признанного для бедного полезным, и в) на отъезд из Санкт-Петербурга в место, куда призывают бедного обстоятельства его жизни»[271].
Во многих случаях основанием для оказания помощи служило так называемое «свидетельство о бедности», то есть письменный документ, подтверждавший нужду конкретного лица. Обращавшимся за помощью в учреждения императрицы Марии, такие свидетельства выдавали гражданские губернаторы, но 7 марта 1858 г. был издан закон «об изменении порядка выдачи свидетельств о бедности и поведении вдов и сирот, ищущих покровительства опекунских советов». Он освобождал губернаторов от этой обязанности «в видах сокращения переписки». Выдача свидетельств о бедности дворянам, проживавшим в уездах, была возложена на здешних предводителей дворянства. Личным дворянам и лицам других сословий, проживавшим в столицах, свидетельства о бедности выдавались обер-полицмейстерами, проживавшим в уездных городах – городничими, в уездах – земскими исправниками. Детям, чьи родители состояли на государственной службе, свидетельства о бедности предписывалось выдавать «от мест и начальников», в ведомстве которых служили родители[272]. Императорское Человеколюбивое общество имело право самостоятельно выдавать подобные свидетельства. В Петербурге такие документы для богаделенных и учебно-воспитательных заведений Человеколюбивого общества выдавали Попечительный о бедных и медико-филантропический комитеты. Надо отметить, что законоположениями благотворительных ведомств, обществ и учреждений, не устанавливалась какая-либо строго определенная форма свидетельства о бедности. Нет ее и в Полном собрании законов, а также в своде законов. Можно предположить, что ее не существовало вовсе и свидетельства о бедности составлялись в произвольной форме. Такой порядок создавал условия, при которых предоставление этих документов в значительной степени зависело от субъективных представлений выдававших их лиц и учреждений.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});