Шарль Азнавур - Прошлое и будущее

Монреаль — это возвращение к истокам. Там у меня друзья, преданная публика, с ним связана уйма воспоминаний. Это воспоминания о дуэте с Пьером Рошем, о наших попойках, о путешествиях по стране, удивительной во все времена года, особенно весной, когда солнце, словно прекрасный принц, будит спавшую на протяжении долгих месяцев природу. Оно, как по мановению волшебной палочки, освобождает землю от снегов, которые казались вечными. А с приходом осени земля и леса одеваются в багрянец и золото. Я всегда испытывал особую нежность к Квебеку, где к нашему дуэту впервые пришел большой успех.

В «Площади искусств», красивом концертном зале на три тысячи мест, Жак Вернон — мой импресарио, секретарь и друг, сообщил мне перед последним выходом: «У меня есть для тебя сюрприз. Когда переоденешься, увидишь». Сюрпризом была Лайза во плоти и крови. Мне кажется, что она еще в Лос — Анджелесе договорилась с Жаком, который хранил все в тайне. Она сопровождала меня на протяжении всего турне, заряжала своей жизненной энергией, а во время репетиций танцевала чечетку с Жаком Верноном, профессиональным учителем танцев. Отработав в Канаде, я, в свою очередь, последовал за ней в Лас — Вегас, где она должна была петь. А потом, о боже мой, наша бродяжья жизнь положила конец этому любовному приключению, которое с течением лет превратилось в настоящую крепкую дружбу.

Голливуд моих мечтаний

«Беверли — Хиллз»! Впервые в жизни я остановился в легендарном отеле «Беверли — Хиллз», где часто останавливались и даже успели завести свои привычки самые известные деятели литературы, политики и кино. Несмотря на свои скромные возможности, я снял огромное бунгало, одно из тех, о которых мы мечтали в детстве, смотря хроники в кинотеатрах «Гомон» или «Пате», где показывали жизнь звезд.

Беверли — Хиллз в дождливый день больше похож на Камбре, чем на калифорнийский город. Чтобы показать, что французская звезда ничем не хуже местных, я нанял шофера с лимузином. Если честно, то я ненавижу все эти длинные и мрачные лимузины с затемненными стеклами, они напоминают мне похоронные катафалки. Странно все же, что знаменитости, которые делают все возможное, чтобы быть на виду, постоянно прячутся за темными стеклами машин и надевают черные очки. Но я преодолел это предубеждение и принес себя в жертву традиции. Какой традиции, спросите вы меня? Да той, что принимают все‑таки по одежке. Местом in*, куда было принято ходить на ужин, считался «Браун Дерби». Мой американский агент назначил там встречу, чем несколько превысил наш лимит. Поскольку каждому известно, что все американское обязательно должно быть шире, больше, богаче и шикарней всего европейского, то мы удостоились настоящего наводнения. Я вышел из лимузина, портье поспешил ко мне с открытым зонтиком, который тоже был гигантских размеров. Шагая с опущенной головой, чтобы защитить лицо от проливного дождя, я увидел врезанную в тротуар звезду, в центре которой было написано имя знаменитости. «Странный народ эти американские артисты! — подумал я. — Покупают заведение и, чтобы все знали, что это место принадлежит им, пишут свое имя у входа на мостовой». И только позже я узнал, что все мостовые города усеяны такими звездами с именами тех, кто создал славу кинематографической Мекки.

Возвращение к истокам

После турне по Советскому Союзу мы собирались съездить в Армению. Мне пришлось настоять на этом в момент подписания контракта, поскольку очень хотелось увидеть страну, откуда шли мои корни. Интересно, чего боялись местные власти? Я, конечно, отказался предъявить тексты песен комиссии, осуществлявшей цензуру. Но на самом деле, что там можно было подвергнуть цензуре? Разве что песню «После любви». Да и вообще, мне этого просто не хотелось. Поэтому до последнего момента затягивал обещанный показ переводов своих песен. В ереванском аэропорту, как только вышел из самолета, мне в лицо ударил такой холод, о котором я даже не мог и подозревать. Каким же наивным я был! Каким невеждой! Мне всегда казалось, что Армения — скорее всего теплая страна. Падал крупный снег! В конце концов сам захотел сюда приехать, вот и приехал. Когда я спустился с трапа, кто‑то сунул мне в руки огромный букет цветов. Я и так плохо видел из‑за обильного снегопада, но теперь уже не видел ничего. Передав букет в руки первой попавшейся секретарши из комитета, отвечавшего за встречу, и дважды поцеловав ее в заледеневшие щеки, я резко пресек все попытки вернуть мне столь обременительный презент. После этого повернулся к представителям администрации, которые приветствовали меня, естественно, на армянском языке словами: «Добро пожаловать, с возвращением вас»! С каким возвращением? Я никогда здесь не был, как и мои родители, уроженцы совсем других государств. Едва успев разобраться в представителях администрации, я наткнулся на человек эдак двести, бывших, по их словам, моими родственниками. Никак не ожидал встретить так много родственников в стране, которая не знала даже моих бабушку и дедушку. И пошло и поехало, и начались бесконечные «Шарлъ — джан, сирели Шарль ахпер джан» [53], и дай пожать твою руку, и дай припасть к твоей груди, и дай расцеловать тебя! Каждый хотел что‑то мне сказать, все хотели договориться о встрече, чтобы я мог увидеть остальных членов семьи, их родителей, детей, детей их детей! Все толкались и рвали меня на части, это было намного хуже, чем при выходе из «Олимпии»… С трудом удалось посадить меня в огромный черный лимузин — из разряда тех, которыми пользовались великие партийные деятели. Аида, пройдя сквозь те же «Аида джан, сирели Аида», в шляпе набекрень и перекошенной шубе тоже еле добралась до лимузина. Наконец‑то мы ехали в гостиницу, где, как нам казалось, могли хоть немного отдохнуть. Не тут‑то было! Холл гостиницы был переполнен и в основном родственниками наших дальних родственников. Кто бы мог подумать, что после геноцида, уничтожившего полтора миллиона наших людей — в общем‑то половину населения страны, — им удалось до такой степени успешно возродить расу. Какое повышение рождаемости! Добраться до номера в гостинице стоило огромных усилий. Едва я с облегчением сказал «Уф!», начал трезвонить телефон, он все звонил и звонил. Мы отключили все розетки. Я мечтал о том, чтобы, приняв душ, спокойно перекусить в компании сестры и музыкантов. Как бы не так! Мы были официально приглашены. Уже не помню, что мы ели на приеме, но по части тостов я имел дело с профессионалами. Более того, с чемпионами мира по этому делу. Каждый поднятый бокал должен был сопровождаться небольшой речью. Конечно, пришлось и мне произнести речь.