Абдурахман Авторханов - Сталин. Путь к диктатуре

3. Создать «антисоветский право-троцкистский блок» во главе с бывшими членами Политбюро Бухариным и Рыковым, бывшим шефом НКВД Г. Ягодой, с бывшими членами ЦК партии (которые, по свидетельству Хрущева, даже не были исключены из ЦК партии) — Крестинским, Розенгольцем, Ивановым, Черновым, Гринько, Зеленским, Икрамовым, Ходжаевым и другими — и провести процесс.

4. Провести по областям и республикам массовые аресты людей, в осуществление указанного выше плана, и пропустить их через чрезвычайные «тройки НКВД».

К осуществлению этих задач Ежов приступил в весьма неблагоприятных оперативно-технических условиях: сам Ежов все-таки не был по профессии чекистом, весь аппарат НКВД был сверху донизу разгромлен после ареста Ягоды в порядке чистки от его людей, новые работники из аппарата партии и из школ были малоопытными в полицейской технике. Тем не менее, Ежов за два с половиной года своего управления (1936–1938 годы) развернул такой террор, какого не разворачивали НКВД-ЧК-ОГПУ за двадцать лет своего существования. Сам Хрущев признался: «Достаточно сказать, что число арестов по обвинению в контрреволюционных преступлениях возросло в 1937 году по сравнению с 1936 годом больше чем в десять раз». Хрущев почему-то не добавил, что это число в 1938 году по сравнению с 1937 годом выросло в геометрической прогрессии.

Известно, что в июле 1937 года ЦК партии разослал местным партийным комитетам, органам НКВД и прокуратуры строго секретную инструкцию, подписанную Сталиным, Ежовым и Вышинским о порядке и масштабе проведения акции «по изъятию остатков враждебных классов». В инструкции буквально указывались нормы (в процентах), которые давались каждой республике или области для арестов. Они для того времени были довольно скромными — от трех до четырех процентов к общему населению. Если брать весь СССР, то это означало ликвидацию около 5 000 000 человек. Я уверен, что этот «план заготовок людей» был значительно перевыполнен.

С арестованными поступали просто: одних ссылали в концлагерь решением «троек НКВД» на местах (начальник НКВД, секретарь обкома и прокурор области), других расстреливали группами по заочному приговору тех же «троек». Родственники в этом случае получали устную справку: «Сослан на десять лет без права переписки».

Если Ежов образцово справился с проведением всенародной чистки «по изъятию остатков враждебных классов» (тут и работа была несложная — аресты, заочные суды по спискам «троек», групповые расстрелы и массовые отправки в концлагерь), то процессы в Москве прошли не так гладко, хотя подсудимые (группа Пятакова — Радека, январь 1937 года) на первом ежовском процессе по-прежнему признавались. Признавались ли военные, осталось тайной, так как их судили при закрытых дверях.

Но самый важный ежовский процесс — процесс Бухарина и Рыкова — удался лишь по форме, а по существу это был скандальный провал. Все полагали, что этот неудачный процесс отучит, если не Ежова, то Сталина от дальнейших судебных трагикомедий. Уже за границей начали писать, что все эти судебные инсценировки — сплошные фальшивки, а «чистосердечные признания подсудимых» — фантазии. Народ внутри СССР этим фантазиям не верил с самого начала.

Ввиду этого и так как Сталин уже и физически покончил со своими бывшими конкурентами за власть, было основание полагать, что чистка кончается. Такое ожидание оказалось ошибочным. Сталин поставил перед Ежовым теперь две новые задачи:

1. Создать «параллельный бухаринский центр» во главе с людьми, которые все еще сидели рядом со Сталиным в Политбюро, — Косиором, Чубарем, Эйхе, Рудзутаком, Постышевым, Петровским (как раз те члены и кандидаты Политбюро, которые в сентябре 1936 года голосовали против суда над бухаринцами) — и судить их.

2. Создать «параллельный военный центр» во главе с маршалами Егоровым, Блюхером и др. и судить их.

На этих двух «центрах» и потерпел неудачу Ежов. Он не создал ни того, ни другого. Вопрос о том, почему он провалился здесь, тесно связан со следственной техникой и личными качествами вновь арестованных, иначе говоря, с эффективностью физических методов допроса и реакцией арестованных.

Вообще говоря, о том, почему подсудимые признавались на московских процессах (как, впрочем, потом на послевоенных процессах титоистов в «народных демократиях»), существуют две теории: одна говорит, что под тяжестью моральных и физических мук и с целью спасения своих друзей и семьи люди давали любые показания; другая даже утверждает, что старые большевики продолжали и на суде служить делу революции (например, Рубашов у Артура Кестлера).

Мне кажется, что обе эти теории верны лишь в определенных и конкретных случаях, но не как правило и, конечно, не как закон. Людей, которые давали под пытками желательные Сталину показания, мы видели на московских процессах, но Рубашовых там не было, хотя не было и врагов советской власти.

Рубашовы все-таки встречались, встречал их я сам, но на среднем этаже элиты. Это были люди политически ограниченные. «Революции без жертв не бывает, в интересах социализма я выполню приказ партии и буду подтверждать на суде свои показания!» — так рассуждали они. Таких простачков чекисты спокойно пускали на суд и так же спокойно расстреливали их после суда. Так же поступали и с теми, кто сдавался, не выдержав пыток.

Однако мы видели только десятки таких людей на процессах, но мы не видели сотен и тысяч других, которых Сталин не допустил до открытого суда. Из среды большевистской гвардии, из самого ЦК партии мы видели на процессах только тех, кто еще недавно открыто боролся со Сталиным и его руководством в разных оппозициях, но мы не видели ни одного, кто раньше в оппозициях не участвовал. Они тоже сидели, их ведь тоже расстреляли. Хрущев рассказал нам: «Было установлено, что из 139 членов и кандидатов ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70 %, были арестованы и расстреляны (большинство в 1937–1938 годах)». Но из них через суд прошел лишь один десяток, другие были расстреляны либо через закрытый суд, либо вообще без всякого суда, хотя среди них были и вышеназванные члены и кандидаты сталинского Политбюро.

Разве они не признавались на предварительном следствии? Многие признавались, но как только их допускали до суда, они единодушно заявляли, что все их показания сделаны ими под пытками и избиениями и вымышлены от начала до конца.

Хрущев приводит несколько таких примеров, связанных с попыткой Сталина и Ежова, а потом и Берии, создать «параллельный бухаринский центр». Они настолько ярки и характерны, что стоит остановиться на них:

а) Дело Эйхе: